Обратный путь занял у нас очень мало времени, вскоре я моглараспрямиться, из темноты показалась мумия. Натянув перчатки, Мышильда вернулаей бумажник, ключи и записку, а я занялась порогом. Стало ясно, почемуМышильда, сделав шаг в подземный ход, едва не упала. Верхняя ступенька былаочень узкой, камень так отесался, что удержать на нем ногу было делом нелегким.Как ни старайся, она упорно соскальзывала, пролетала мимо второй ступеньки иоказывалась на выщербленном полу. Как раз в этом месте в камне пола былаизрядная выбоина. С величайшей осторожностью я попробовала спуститься еще раз иугодила ногой в эту самую вмятину. А у нашего трупа фонаря с собой не было, испускаться ему пришлось в кромешной тьме.

— Чего? — задала вопрос Мышильда, уже некотороевремя наблюдавшая за моими манипуляциями.

— Думаю, лодыжку он сломал именно здесь, вот на этойсамой ступеньке. Шел в темноте, возможно, спешил, нога соскользнула, неловкопопала в эту выбоину, и перелом лодыжки обеспечен.

Мышильда пришла к такому же выводу.

— Очень правдоподобно, — кивнула она. —Только вот на кой черт ему было сюда лезть, если не за нашими сокровищами?

— Еще один троюродный? — усомнилась я. — Ачто, если это Ленкин ухажер? Ну тот, кого пришли арестовывать, когда пожаруничтожил наше родовое гнездо? Очень похоже: два паспорта, записка, в которойфигурируют два прозвища, Боцман и Мотыль. Торопливость, из-за которой он ногусломал…

Мышильда опять согласно кивнула, чудеса, да и только.

— Очень похоже. Только отчего он умер в таком случае?

— Он мог задохнуться угарным газом, огонь бушевал дажев подвале, ты сама видела, как полки обгорели.

— Чего ему было задыхаться, если выход совсем рядом?Здоровый мужик даже со сломанной лодыжкой вполне сможет проползти эти несколькометров, тем более что речь идет о собственной жизни.

— Выполз бы он, и что? Стал возле реки «караул»кричать? Чтобы милиционеры услышали и с собой прихватили?

— Положим, он не хотел выползать, но устроиться возлерешетки, чтоб свежим воздухом подышать и не задохнуться, просто обязан.

В словах Мышильды была железная логика, но отказываться отудобной версии мне не хотелось.

— А если он, сломав ногу, потерял сознание от боли?Упал и лежал, а тут угарный газ — и кончина от удушья.

Сестрица скривилась, но все-таки неопределенно сказала:

— Может быть.

— Надо узнать имя Ленкиного возлюбленного и отправитьИннокентия Павловича на разведку. Когда человек делом занят, всякие глупыемысли его не посещают, так что работа ему на пользу.

— Хорошо, — ответила Мышильда. — А сейчаспойдем отсюда. Надоел мне этот склеп до смерти.

Мы вышли и тщательно заперли за собой дверь, оставив рюкзакв подземелье — надобности сейчас в нем не было.

Только-только мы вылезли из подвала, как увидели Евгения. Онсидел возле шалаша и пытался придать туловищу Михаила Степановича сидячееположение. Туловище сидеть не желало и попеременно заваливалось то вправо, товлево. Поначалу я решила, что объясняется это обильным возлиянием, но,приглядевшись, поняла, что все не так просто. На лбу предпоследнего наметиласьвыдающихся размеров шишка, глаза были сведены к переносице, а всю картинузавершала блаженная улыбка, точно приклеенная к физиономии.

— Что это? — удивилась Мышильда.

Увидев нас, Евгений вздрогнул и выронил Михаила Степановича.Тот упал головой на телогрейку и отчетливо сказал:

— Ой, — а мы вздохнули с заметным облегчением.

— Вы где были? — удивился Евгений. Из этоговопроса я заключила, что подпол он обследовал, оттого соврала, слегка стыдясь:

— Купаться ходили. Жарко.

— А-а-а, — протянул он, в изумлении глядя на нашизапачканные спортивные костюмы.

— Что с Михаилом? — поинтересовалась я, чтобынемного отвлечь его.

— Сторожил, а этот вредитель, жилец соседский то исть,опять шастал. Михаил стал его гнать, а он в него палкой швырнул и угодил прямов лоб, а сам в дыру утек. Я-то как раз шел, чтобы вас к столу позвать, а туттакая незадача.

Михаил к этому моменту раскрыл глаза и даже смог приподнятьголову. Мышильда, с любопытством заглянув в его лицо, сказала без видимойрадости:

— Жить будет, — и, переведя взгляд на дыру,прошипела:

— Убить его, что ли?

— Нельзя, — вздохнула я в отчаянии, потому чторуки у меня прямотаки чесались. — Он троюродный.

Я решительно зашагала к соседской дыре. В ней как разпоявилась физиономия Эдуарда, и я быстро схватила его за уши:

— Ах ты, гад…

Мышильда мигом подскочила сзади и отвесила ему два пинка, слевой ноги и с правой. Он попытался лягнуть мучительницу в ответ, но я,отпустив его уши, схватила за нос. Он взвыл и стал оседать на землю, чему явоспрепятствовала, предложив ему «показать Москву». Он взвыл еще больше и сфранцузским прононсом, невесть откуда взявшимся, прокричал:

— Отпусти, дура!

За «дуру» тут же схлопотал затрещину и затих, продолжая диковращать глазами. Я пристроила его возле забора и укоризненно сказала:

— Ты изувечил Михаила.

— Ты, гад, зачем палкой швыряешься? — налетела нанего Мышильда. — Ишь, умник какой, палкой… Я тебе покажу, как с холодныморужием на человека…

В этот момент на крыльце дома, где временно проживал наштроюродный братец, показалась хозяйка и заголосила.

— Вы что орете, гражданочка? — с любопытствомспросила Мышильда, подходя к ней ближе. Бабка схватилась за сердце и заоралаеще громче. Потом собралась с силами и отчетливо прокричала:

— Убивают…

— Кого? — не поняла сестрица. Тетка ткнула пальцемв забор, рядом с которым отдыхал троюродный и стояла я. — Они их неубивают, — покачала головой Мышильда, — и даже совсем наоборот. Вашжилец ихнему мужу нанес повреждение, бросил палку и угодил в лоб. Самиподумайте, ежели каждый начнет палками швыряться, так это что же будет?Пожалуй, на улицу не выйдешь. Как считаете?

— Считаю, — пролепетала бабка.

— Вот, — обрадовалась Мышь. — А как ихний мужпострадавший, они, стало быть, и гневаются. А вам совершенно незачем кричать.