Паренек вошел. Обыкновенный. Подошел, у окошка поскучал и комне. Просит деньги разменять. Я разменяла и опять за газету. А он звонить стал,тут же, в дальнем углу.

Тут мой заказ объявили, я к кабине пошла, а паренек кокошку. И вдруг девица мне:

— Связь прервалась, подождите.

Вот тут бы мне насторожиться и бежать со всех ног. Толькомне нужно было голос сына услышать, ни о чем я больше думать не могла. Потому вуглу пристроилась и в газету уставилась. А парень на улицу вышел, еще иулыбнулся мне, вроде бы как поблагодарил за услугу. Наконец соединили. Роландадома не оказалось, они с бабушкой в магазин ушли. Я поговорила со свекром, посмеяласьнад своими страхами, попрощалась и охнула. На Гиви этот тип был совсем непохож, выглядел премерзко, а пистолет, которым он меня в бок ткнул, и тогохуже.

— Выходи, — сказал, — и пасть не разевай…

Я бы и не смогла. У меня, от страха челюсти точно слиплись.Он меня за шею обнял, и мы пошли, точно влюбленные. Гиви был в машине. Ярешила, вот сейчас меня заставят его позвать, и все такое, а Гиви, конечно,уедет, я, по крайней мере, так бы и сделала, только они поступили проще:полоснули из автомата по покрышкам, и машина сразу стала ловушкой. Гиви измашины выскочил, а меня вперед толкнули, и мой конвоир гаркнул:

— Не вздумай стрелять, не то я ей башку снесу.

Повода особенно сожалеть обо мне у Гиви, по моему разумению,не было, и я заскучала, шаря глазами в поисках выхода. Но Гиви то ли все ж такименя пожалел, то ли просто замешкался, но потерял те драгоценные секунды, вкоторые еще мог спастись. С четырех сторон к нему бросились решительнонастроенные крепыши, в воздухе мелькнул солидный обрубок трубы, и Гиви рухнулна асфальт. Подкатил микроавтобус, Гиви швырнули вовнутрь, и меня вслед за ним.Все заняло не больше пяти минут, если милиция и приехала, то ничего интересногоузреть не успела.

Конечно, куда нас везут, я видеть не могла, лежала на полу лицомвниз, а в спину мне чья-то нога упиралась. Однако то, что сразу не убили, менявоодушевляло. Я стала молиться и утешать себя пословицей: Бог не выдаст, свиньяне съест. Я даже смогла обнаружить в английском языке ее аналог и обрадовалась,что в состоянии что-то соображать. Однако о будущем думать не хотелось. Если,конечно, не появится спаситель, но ему следовало поторопиться.

Тут автобус затормозил, нас выволокли наружу, ноосмотреться, где мы, не удалось. Со мной не очень-то церемонились, я такударилась головой, что искры из глаз посыпались, только их и видела.

За шиворот меня потащили по каким-то ступеням, впередимелькали ноги Гиви. Я старалась голову уберечь, выходило неважно. Скрипнуладверь, нас швырнули на пол, дверь закрылась, и стало очень темно. Я заревела иподползла к Гиви. Он все еще был без сознания, и это меня испугало. Конечно, вданной ситуации толку от него не больше, чем от меня, не вдвоем как-тоспокойнее. Я сидела, ревела, вытирала его голову платком, потом оторвала рукаврубашки, перевязала, и время от времени тихонько звали его по имени. Когда ясовсем отчаялась, он вдруг сказал:

— Чего ноешь?

— Как чего? — ахнула я. — Страшно.

— Страшно, — передразнил он, — говорил тебе,дуре…

— Что ж теперь, убей, если хочешь.

— Без меня охотники найдутся.

— Успокоил. Может, ты опять отключишься, я хотьнаревусь вдоволь.

— Не волнуйся, наревешься.

— Что, плохо дело?

— Хуже не бывает. Пить хочу.

— Где ж взять-то? И я бы не отказалась. Голову больно?

— Попробуй, узнаешь.

— Ладно, не злись.

Мы помолчали. Я к нему поближе села, все-таки не так жутко,молчать было трудно, и я опять спросила:

— Они нас сюда притащили, чтоб убить, или им Павелнужен?

— Нас убьют в любом случае. А Павел сейчас здесь, ачерез час там, так что будут спрашивать, говори все, что знаешь, не темни.

— Как ты думаешь, где мы? — опять спросила я.

— Какой-то подвал. Помещение должно быть большим.Вентиляционные трубы проходят.

Прошел час или чуть больше. Я голову Гиви ощупала, кровотеченияне было.

— Слава Богу, — заметила я.

— Да брось ты это дело.

— Нельзя отчаиваться. Мало ли что. Может быть, намповезет и что-нибудь случится.

— Ты в Бога веришь?

— Верю, конечно.

— Тогда молись.

Тут дверь открылась, свет вспыхнул, я зажмурилась, а когдаглаза открыла, увидела троих парней, которые мне, естественно, не понравились.

— Пойдем, поговорить надо, — усмехнулся длинныйносастый парень. Я думала, возьмут только Гири, но меня рывком с пола подняли ишвырнули в коридор. Подвал, а это подвал, был огромным. Коридор заворачивалналево и заканчивался комнатой, довольно большой. Окна, даже крохотные,отсутствовали. Вдоль стен шли трубы, у стены напротив дощатые нары, тудашвырнули Гиви, приковав цепью к трубе, но сваляли дурака, сковав ему руки угруди, а не сзади.

Тут вошли еще двое: парень в зеленом пиджаке, размера на трибольше, чем положено, нес табуретку, за ним шел Мотя. Сел на эту самуютабуретку и на нас посмотрел, весело так, с озорством. Чувствовалось,настроение у него хорошее.

— Эту куда? — спросил один из конвоиров, на меняголовой мотнув.

— Сунь в угол. И до нее очередь дойдет.

Я затаилась в углу, стараясь не дышать. Дальше пошли вещи,которые мне и вовсе не понравились: длинноносый извлек из-под нар ведро и зажегв нем что-то вонючее. В пламя сунул куски арматуры, все закурили, буднично так,словно троллейбус ждали, а мне захотелось умереть или хотя бы упасть в обморок.Но как-то выходило, что придется мне пережить все это в твердой памяти.

Я посмотрела на Мотю. Вряд ли он действительно что-то ожидалузнать. Этот плюгавый, дерганый сукин сын был обыкновенным садистом и теперьрадостно скалился в предвкушении удовольствия, только что слюну не пускал.

Длинноносый надел рукавицу и взялся за конец арматуры, а язамерла, чувствуя, как спину и затылок схватывает холод. Я зажмурилась изакрыла лицо руками, но тут открылась дверь, вошел еще один тип и протянул Мотетелефон.

— Генка звонит.

Мотя произнес одно слово: «Да», потом слушал с минуту,поднялся и пошел из комнаты, буркнув:

— Без меня не начинать.