– Нечисть – и правду говорит? Верится с трудом.

– Вирник-то молодой, неопытный, куда ему с нами тягаться! Это потом, годков через сотню, если доживет, когда заматереет и не раз бит будет, тогда и попытается врать, но не сейчас. Все, что знал, рассказал. Слыхал, говорит, что завтра в полдень у лозника работенка будет, о том все водники нынче болтали. Водяные ведь друг друга не видят, из воды вылезть не могут, зато слышат хорошо. Багник болотнику, болотник лознику, лозник вирнику – так и передают новости друг дружке из водоема в водоем, а на здешних болотах с их бесконечными ручьями, заводями, озерами да прочими лужами – водных нечистиков здесь пруд пруди, – Кардашев невесело хмыкнул от получившегося каламбура, – Хозяина они очень боятся, говорят про него с оглядкой да шепотом. Подумали мы, порасспрашивали у людей, где здесь лозники могут обитать, и выяснили: только под старыми ветлами на Волхином ставе, озерце неподалеку от Батрянской прорвы.

– И вы решили завтра на тот став отправиться?

Капитан-поручик равнодушно пожал плечами – дело, мол, уж решенное.

– Водяные – существа стихийные, даже питая неприязнь к человеку, заранее обставлять убийства не станут. Могут утопить, если человек попался под руки, перевернуть лодку, водорослями опутать, могут заманить, если человек ходит по берегу или сидит на причале. Чуют жертву свою издалека, но заставить человека прийти на этот самый берег в точно означенное время – это невозможно. Понимаешь? Невозможно! И если лозник точно знает, что нужный человек будет завтра на ставе, значит, кто-то ему это сказал. А кто у нас здесь способен повелевать нечистью? Наш таинственный Хозяин. Вот я и хочу на него посмотреть.

– И ты считаешь, этот твой Хозяин сам там будет? Зачем же ему самому делать грязную работу? Если он настолько силен, что подчинил себе всех здешних водных, разве не найдет себе подручных на земле? Тех же оборотней, – медленно спросил Константин. Вывод о существовании некоего мифического Хозяина неприятно удивил его. Существо, что с такой легкостью повелевает другими бестиями, должно быть очень сильным. Или быть весьма незаурядным магом. А Оболонский, проехав болота и пущу поперек, очевидных следов магии не обнаружил. Плохо. Очень плохо. Почему-то вспомнились слова лесника о тревоге в лесу, – Не будет он завтра на том ставе.

– Будет, – Кардашев повернул голову, в упор разглядывая Оболонского. В полутьме глаза его лихорадочно блестели, – Если бы Хозяин хотел кого убить без шума и огласки, стал бы гнать его на дальний став бесцельно? А если труп хотел получше запрятать, то к чему дело поручать лознику с его чистой водичкой в озерце? Лозник не багник, это у того в трясине целое стадо спрячешь и вовек не найдешь. Это же ясно было, что мы вирника найдем да потрясем его хорошенько. Перед ведьмаком-то особо не поюлишь, и Хозяин должен был об этом знать. К чему вообще нам о своих планах рассказывать? А ведь он того, видать, и добивался, чтобы слухи до нас дошли. Это нам послание. На свиданье, стало быть, приглашает.

– Полагаешь, Хозяин о вас знает?

– Знает, – уверенно кивнул Герман, – Мы и не таились, даже наоборот. Всю окрестную нечисть всколыхнули.

– Зачем? – сухо спросил Оболонский.

– А надоело мне в прятки играть. Хочу взять эту тварь за жабры да намотать ее кишки на руку.

– И как же ты собираешься его завтра выманить?

– А это моя забота.

– Если этот Хозяин и существует, то это колдун, и не рядовой колдун, тебе с ним не справиться. Обведет вокруг пальца – и охнуть не успеешь. Без моей помощи вам не обойтись.

– Если бы Хозяин хотел поговорить с тобой, господин Оболонский, уверен, он сообщил бы тебе об этом лично, – язвительно отпарировал Герман, – А пока он моя добыча.

Поедет ведь, несмотря ни на что поедет. Впрочем, остановили бы самого Оболонского чужие советы? Ни в коем разе. Просто сам Оболонский предпочел бы действовать по-другому, предварительно все рассчитав и разведав, но у ведьмачьего отряда свои приемы и навыки работы. Риск для них – дело обыденное.

– И ты, Ваше благородие, не встревай. Ежели жизнь наша тебе дорога – не путайся у нас под ногами, – добавил Кардашев с легкой иронией, но без издевки, прикрывая веками усталые глаза и печально улыбаясь.

Еще день-другой – и они отлично сработаются, подумал Оболонский. Если, конечно, завтра не разругаются окончательно, что очень даже вероятно. А потакать блажи Германа, лезущего в ловушку практически без отступного пути, он не намеревался. Слишком уж не равны противнички.

…Как и ожидалось, Кардашев и его отряд постарались улизнуть из-под бдительного ока Оболонского еще до рассвета. Тот не спеша собрался, умылся, захватил у трактирщика снеди на день. А после этого случился первый сбой в тщательно продуманных планах тауматурга.

Из села он уходил, ведя лошадь в поводу, по дороге, ведущей в пущу, и проходила она мимо старого овина, заброшенного и полуразрушенного. Звонко тренькали птицы, утро только зачиналось, ничто не предвещало угрозы, однако лошадь внезапно всхрапнула и дернулась, вырывая поводья из рук и нервно отскакивая в сторону. Оболонский бросился за ней, завернул за угол овина… и получил сильный удар по голове. Беззвучно осев в высокую траву, Константин потерял сознание.

Пролежал недолго, очнулся скоро – солнце еще только-только выпросталось из-за горизонта, скрытого лесом, но время все равно было упущено. И не только время. Голова страшно болела, внося путаницу в мысли и замедляя движения, и пусть кровила она не сильно, однако ощутимо, и это было хуже всего: боль болью, но запах крови в лесу разносится далеко, привлекает ненужное внимание, а значит, основательно усложнит ему задачу.

Лошадь стояла рядом, спокойная и невозмутимая, удивленно прядущая ушами. Навьюченная на нее драгоценная поклажа оказалась большей частью целой, но нельзя сказать, что нетронутой. Сумку сорвали с седла, однако вскрыть ее не сумели – сумку мага не так просто распотрошить, а потому просто отмолотили лежавшим неподалеку камнем. Константин поморщился: металлические стенки лежавших внутри коробочек камнем не прошибешь, а вот стекло, даром что закаленное и толстое, разбить можно. Впрочем, раз из сумки ничего не потекло и не посыпалось, будем считать, очень повезло.

Итак, ни его жизнь, ни ценности нападавшему были не нужны, а значит, целью было именно задержать его. Кардашев? Вероятнее всего. Если на карту поставлено многое, капитан-поручик может и забыть о щепетильности. Это немного раздосадовало Оболонского – он считал, что сумел с Германом договорится.

Тауматург вернулся в село, у колодца окунул голову в ведро с водой, вызвав неподдельное удивление проходившей мимо молодки, и хорошенько смыл кровь. Из пузырька своей богатой коллекции, хранившейся в сумке, нашел остро пахнущую мазь, не глядя, скалясь от жгучей боли, пальцами втер тонким слоем в рану на голове. Огляделся. Оказалось, он привлек немалое внимание. У трактира стояло несколько мужиков, в поразительном настороженном молчании наблюдая за действиями высокомерного барина, вызывавшего столько кривотолков в селе, однако стоило только Оболонскому выпрямиться и кликнуть: «Эй, любезные! Не одолжит ли кто картузик?», как они чуть ли не вприпрыжку бросились вперед, протягивая кто картуз, кто капелюш, кто тонкую суконную шапку. Константин выбрал что почище, и нахлобучил на голову. Мужики заулыбались. Шутник барин, как оказалось.