Жизнь в шато д'Абондан мало чем отличалась от жизни в Тринге, разве что стеснительные правила и клаустрофобия во французском высшем свете ощущались еще острее, чем в английском. Для человека с характером Ники то была пытка. Молодая женщина, ненавидящая правила и расписания, оказалась во главе целого заведения, работа которого зависела от соблюдения порядка и иерархии. Как себя вести, она знала, примеров перед глазами хватало – собственно, ничего другого она с детства и не видела, – но как раз такой участи и она сама, и ее сестры и брат не желали для себя. По утрам Ника обсуждала с шеф-поваром меню, а с экономкой – как рассадить гостей. На их домашние пиры гости съезжались со всей Европы. За ужином собиралось до сорока человек, разговор вели одновременно и на французском, и на английском, и на итальянском, и на испанском. Нужно было заранее отвести гостям спальни, подготовить помещения. Зимой развлекались верховыми прогулками и охотой на кабана, летом – прогулками и пикниками в парке. Детям особого внимания не уделялось – они по большей части оставались в детской на попечении нянь, как в свое время Ника.

Жюль чувствовал себя как рыба в воде. В его записках предстает светский, гостеприимный человек, любитель многолюдных застолий. Он сам придумывал механизмы, способствовавшие еще более эффективной работе домашнего хозяйства, – все нужно делать вовремя и в правильной последовательности. Одно из его изобретений – поезд с двумя вагончиками, для горячих блюд и для холодных, который курсировал по шестидесятиметровой трассе между кухней и столовой. Пока гости угощались, поезд неустанно носился взад и вперед, подвозя напитки и закуски. Жюль также установил в каждой спальне внутренний телефон, чтобы гости могли напрямую заказывать завтрак из кухни.

И какие бы сомнения ни терзали Нику, пока что она добросовестно старалась исполнять роль госпожи замка. Кузены, наведывавшиеся в шато, изумлялись тому, как легко она вошла в эту роль: бунтарка повзрослела и сделалась типичной женщиной из семейства Ротшильд, еще одним матриархом.

В 1936 году Виктор надумал сходить с женой в модный ресторан в Мейфере. Метрдотель узнал его и спросил:

– Вы – лорд Ротшильд?

Виктор подтвердил.

Тот смерил его взглядом с головы до ног:

– Мы не обслуживаем евреев.

Подобное обращение не было в новинку для Виктора и его сестер, но с каждым годом в 1930-х отмахиваться от этого становилось все труднее.

В Европе нарастал антисемитизм. Это означало, что ни один еврей не вправе оставаться вне политики. Уже в 1929 году была опубликована Mein Kampf, где все планы Гитлера излагались черным по белому. По его мнению, все зло происходило от коммунистов и евреев. В 1930-х годах мало кто из евреев мог чувствовать себя в безопасности на континенте: из Германии уже просачивались слухи о преследовании евреев, – не только мужчин, но и женщин, и детей. В 1933 году Гитлер сделался канцлером Германии, в следующем году, после «Ночи длинных ножей», сосредоточил всю власть в своих руках и все опасения сбылись.

После смерти дяди Уолтера Виктор унаследовал титул лорда Ротшильда и фактически стал главой британского еврейства. Хотя он мечтал о спокойной жизни ученого, положение вынуждало его участвовать в политике. Огромная проблема для английской ветви семейства Ротшильд и для самого Виктора заключалась в том, что, уйдя из банка и строя независимую карьеру, он лишился и финансового инструмента давления, и политического влияния. Прежде с Ротшильдами, банкирами королей и правительств, советовались по вопросам международной политики, они финансировали избирательные кампании и войны. Виктору, как и всему его поколению, оставалась лишь одна возможность – публичного протеста.

В 1934 году Ника, Виктор и другие члены семьи присутствовали на премьере художественного фильма «Дом Ротшильдов». Сборы от этого благотворительного мероприятия шли в пользу немецких беженцев. В несколько приукрашенной версии истории Ротшильдов главную роль сыграл Джордж Арлисс. Фильм был номинирован на Премию Академии.

Нацистский режим с самого начала представлял Ротшильдов как образец и воплощение «еврейской заразы». В ответ на «Дом Ротшильдов» Геббельс снял фильм Die Rothschilds, в котором ответственность за все современные проблемы возлагалась на эту семью. В своем дневнике Геббельс пишет о том, как подробно обсуждал с режиссером замысел фильма, порой «до глубокой ночи», и намерен был создать «шедевр пропаганды». Однако сценарий вышел настолько бестолковый и общий смысл расплывался так, что зрители толком не поняли, кто там прав, кто виноват. Геббельс распорядился отредактировать фильм, и эта «диковинка» сохранилась – одно из свидетельств чудовищного предрассудка.

На одну проблему наслаивалась другая: семья уже не выступала единым фронтом, интересы отдельных ее ветвей вступили в противоречие. Когда-то Ротшильды добились столь многого именно потому, что держались заодно, теперь же их пути разошлись. За сто с лишним лет после исхода пятерых братьев из Франкфурта их потомки обосновались каждый на своей родине и теперь разрывались между верностью соплеменникам и верностью соотечественникам. Виктор и его сестры не видели парадокса в том, чтобы быть одновременно англичанами и евреями, но в политике хватало людей, которые полагали, что выбирать придется что-то одно. Британские Ротшильды собрали более миллиона фунтов в помощь немецким евреям, но один из кузенов предостерегал: они поставят под угрозу «свое положение в Англии, если начнут так активно участвовать в международных еврейских делах».

Происходили бесконечные споры о том, где же отвести землю для евреев, устроить им безопасное прибежище. Нацисты поначалу собирались выслать всех на Мадагаскар. Еврейские общины собирали деньги для приобретения участков в Бразилии, Кении и Родезии. Кое-кто из Ротшильдов шумно призывал к международному вмешательству и требовал остановить Гитлера, другие советовали действовать осторожнее. Во Франции Роберт де Ротшильд собирал средства в помощь беженцам, хлынувшим в страну из Германии и захваченных ею стран, но предупреждал: «Иностранцам следует побыстрее ассимилироваться… Если они не приживутся здесь, им следует покинуть Францию».

Альтернативным вариантом были поселения в Палестине, начало которым в 1882 году положил один из французских Ротшильдов, Эдмон. Этот приверженец сионистского движения вложил более 50 миллионов долларов, приобрел 50 000 гектаров земли, поощрял развитие экономики и промышленности Палестины. Но там не хватило бы места для миллионов евреев, которых преследовал нацистский режим, кроме того, существовала еще одна проблема, о которой Эдмон прозорливо писал в 1934 году в обращении к Лиге Наций: «Наше стремление положить конец странствованиям Вечного Жида не должно привести к появлению такого же странствующего Араба». Британское правительство также считало палестинский вопрос «чудовищно запутанным».

Кое-кто из Ротшильдов опасался, что, добиваясь создания еврейского государства, они получат в итоге новое гетто, куда евреев загонят и не позволят им свободно соприкасаться с остальным миром. Обуревавшие Виктора противоречивые чувства вылились в речи для Pathé News в 1938 году.