так легко убедить мир, будто жизнь продолжается как ни в чем не бывало?

Да, очевидно, так.

* * *

В январе наступили холода, и Мерси купила электрическое одеяло. Сначала хотела плед, но толстый плед бугрился бы под вельветовым покрывалом. (Ей крайне важно было завуалировать тот факт, что кушетка служит заодно кроватью.) Блок регулировки температуры она спрятала за подушкой, так что никто и не заподозрит правды.

Линолеумный пол был настолько ледяным, что холод ощущался даже сквозь подошвы туфель, поэтому пришлось купить тяжелые замшевые башмаки и вставить в них стельки из искусственной шерсти. Студия отапливалась единственным электрическим радиатором, закрепленным на стене, и Мерси передвинула стол поближе к нему, чтобы совсем не застыть во время работы.

С пожилой парой, у которой она снимала студию, Мерси почти не общалась – короткий обмен приветствиями, если случайно встречались во дворе, когда она шла к себе, – а сейчас, зимой, хозяева и вовсе куда-то пропали. Но однажды вечером она услышала, как кто-то грузно карабкается по ее лестнице, распахнула дверь и обнаружила на площадке устало пыхтящего мистера Мотта.

– Добрый вечер, миссис Гарретт, – поздоровался он.

– Здравствуйте, – удивилась Мерси. – Что привело вас сюда?

– Хотели просить вас о небольшом одолжении.

– Да?

Она шагнула назад, пропуская его в комнату; старик, войдя, снял вязаную шапочку. Крупный тучный мужчина с пышными седыми усами, и выглядел он не слишком здоровым.

– Это насчет нашей дочери, Элизы, – начал он. – Ей предстоит диагностическая операция.

Последние два слова он выговорил очень старательно, как иностранные.

– О, как я вам сочувствую, – сказала Мерси.

Вероятно приняв это за приглашение, мистер Мотт прошел через всю комнату и уселся на кушетку. Почти рухнул на нее. Мерси села напротив.

– Она в Ричмонде, – продолжил рассказывать старик. – Она и ее мальчик, и у них никого больше нет. Муж умер два года назад. Поэтому нам с миссис Мотт придется побыть с Дикки, пока Элиза в больнице.

– Ну да, разумеется, – согласилась Мерси.

– И мы хотели спросить, не присмотрите ли вы за нашим котом.

– У вас есть кот? – спросила Мерси, чтобы потянуть время. Она никогда не имела дела с кошками.

– Десмонд, – многозначительно произнес дед.

Она непременно рассмеялась бы, услышав имя, если бы не была так сосредоточена, пытаясь понять, чего от нее хотят.

– То есть, – замялась Мерси, – то есть вы хотите, чтобы я… кормила его каждый день?

– Мы думали, может, вы возьмете его к себе, сюда. – Он окинул взглядом комнату.

– Сюда!

– Я заметил, что вы тут почти все время. А нам было бы тревожно оставлять Десмонда в одиночестве надолго. В смысле, на выходных-то он может побыть один, но…

– Надолго вы планируете уехать? – спросила Мерси.

– Да в том-то и дело, что пока не знаем. Может, и вообще почти сразу вернемся. Мы не знаем. А Десмонд, он такой неприхотливый, но все-таки… Один в доме, днями и ночами, и его никогда не выпускали во двор, потому что мы не хотим, чтобы он охотился на птиц…

– Но здесь вообще-то тесновато… – промямлила Мерси.

– Ну не настолько. Вы можете поставить его лоток в ванной, запросто.

– Лоток!

– Я принесу все его игрушки.

Они что, не могут отдать его на передержку куда-нибудь? Разве не существует специальных приютов для котов? Но Мерси решила не уточнять. Мистер Мотт сверлил ее неподвижным изучающим взглядом. Глаза у него были светло-карие, нижние веки набрякли и покраснели.

– С радостью присмотрю за ним, – произнесла Мерси.

Потому что если делаешь людям одолжение, учил ее отец, делай это любезно.

* * *

Десмонд оказался серым котярой шотландской породы, с квадратной мордой и короткими толстыми лапами. Он прибыл в небольшой сумке с сетчатым окошком в торце, но выпрыгнул оттуда, как только мистер Мотт поставил переноску на пол и открыл крышку. Кот недовольно двинулся в сторону кухни; хвост, трубой торчащий вверх, едва заметно подергивался. У Мерси создалось впечатление, что подрагивающий хвост у кота значит совсем не то же самое, что виляющий хвост собаки.

Пока мистер Мотт ходил к себе домой за барахлом Десмонда, Мерси сидела на кушетке и наблюдала, как кот обнюхивает плинтус. Затем он ловко вспрыгнул на кухонный стул и исследовал кисти и краски на столе. К Мерси кот повернулся задом, но напряженная трепещущая готовность его позы заставляла думать, что все он прекрасно чует. Наконец кот с глухим стуком спрыгнул обратно на пол – точнее, грузно плюхнулся, так что задрожал весь гараж. А она-то всегда думала, что кошки такие изящные!

Вернулся мистер Мотт – еще громче пыхтя – с пластиковым корытом в руках, нагруженным всяческими пакетами и мисками.

– Десмонд у нас ест только один сорт кошачьей еды, – сообщил он. – Из-за почек. Почти во всех магазинах продается. Консервы ему категорически нельзя. Он будет вас уговаривать, убеждать, что можно, но нет.

Мерси стало любопытно, каким образом кот будет ее уговаривать. Однако это прозвучало бы так, словно мистер Мотт планировал отсутствовать настолько долго, что ей придется покупать кошачью еду. Как-то это тревожно. И вслух Мерси сказала:

– Мы отлично поладим, мистер Мотт. Не берите в голову. Надеюсь, с вашей дочерью все будет хорошо.

И с улыбкой выпроводила его за дверь, даже помахала на прощанье.

Лоток и впрямь поместился в ванной, но впритык, и к нему еще прилагалась специальная пластиковая лопаточка, которую она положила рядом. Миску для еды и миску для воды – обе неуместно громоздкие, по ее мнению, – пришлось поставить в кухонном уголке рядом с раковиной, где их было видно из любого конца студии. Грубое нарушение ее политики «никакого хлама». Мерси расстроилась. Она уговаривала себя, что со временем привыкнет и перестанет их замечать, но от этого расстроилась еще больше.

Впрочем, Десмонд оказался гораздо менее навязчивым, чем она опасалась. Он не был ни капризным ворчуном, ни нытиком, на руки тоже не лез. Когда Мерси садилась на кушетку, он садился рядом, а не на ее колени. Сворачивался клубочком, как ракушка-наутилус, и мурчал. Ночью он спал у нее между лодыжек, но поверх одеяла, так что чувствовала она его, только когда шевелилась во сне или поворачивалась на другой бок. Зато ощущала теплый груз его тела, мягко придавливающий одеяло.

Она завела привычку болтать с котом во время работы. Просто отрывочные замечания; никакого сюсюканья, ничего подобного. «Ох, блин, – вздыхала она, – только взгляни, что я натворила». Или: «Как тебе, Десмонд? Мне кажется, чересчур слащаво». И Десмонд окидывал работу внимательным взором, прежде чем вернуться к вылизыванию левой лапы.

Рисуя, она часто возвращалась мыслями к прошлому, блуждая в воспоминаниях, как порой человек бродит по