и болтала без умолку. Меня потчевали историями о преподавателях и университетскими страшилками. Я купил бутылку «Кампари», и мы по очереди пили из горла горький апельсиновый ликер, дурачась и кривляясь как школьники. Брызнул короткий дождь. Фонарные огни красиво отражались в его каплях.

– Это оптическое явление называется корпускулярно-сепарабельной дифракцией, – не моргнув глазом придумал я физический термин.

– Ого!

Девочка не заподозрила подвоха. На ступеньках перед Сакре-Кер она принялась делать мне массаж воротниковой зоны. В моем затылке собралось тепло, я чуть не лишился сознания от накатившего на меня восторга.

В тот вечер я так и не решился ни позвать Женю домой, ни хотя бы поцеловать. Это не вязалось с моими представлениями о себе. Раньше самый длинный путь от знакомства до постели занимал у меня десять дней. Теперь же я робел лишний раз прикоснуться к девушке. Она воплощала собой очарование, непосредственность, безгрешность – словом, что-то отдаленное эпохами, утерянное в веках.

Я пил горький ликер и вдыхал его пары, чтобы не терять связи с реальностью.

Я искал повода тактично разузнать у Жени о ее запутанных взаимоотношениях с Павлом и не находил. Меня даже посещала идея спросить напрямую, которую я, к счастью, не воплотил. Некоторые считают, что короткая дорога самая верная, но это афористичная чушь. Двигаясь короткой дорогой, вы гарантированно расшибете себе лоб на пересеченной местности.

Случай нашелся сам. После очередного визита в квартирку на тихой улице Павел взялся меня проводить.

– Читаю ваши мысли, – произнес он. – Вы сомневаетесь, сестра ли она мне. И напрасно сомневаетесь. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие.

Павел рассказал, что его отец – капитан ФСБ – по меркам девяностых был человек добрый, умный, честный. И, без поправок на девяностые, несчастливый. Женился он рано и по любви. Жена умерла, когда Павлику исполнилось шесть месяцев. Вдовец в меру способностей самолично занимался воспитанием сына до тех пор, пока сослуживец не порекомендовал отдать семилетнего уже мальчонку в кадетскую школу-интернат. Павел плакал, расставаясь с отцом и покидая родной Петрозаводск. А попав в Москву, успокоился и прекратил ностальгию по темному и невеселому гнезду.

За кадетской школой последовало командное училище. Летом Павел отправлялся на каникулы к отцу и каждый год отмечал его растущую отрешенность, которую не сглаживали ни повышения по службе, ни сыновние приезды. В одно из таких появлений Павел застал в доме худенькую девочку с непокорными локонами – Женю. Отец сказал, что она сирота и взята на прокормление – он натурально так выразился, без подробностей. Сирота производила странное впечатление. Она постоянно молчала и пряталась от Павла в шкафу или за креслом.

Случилось так, что последующие два года Павел безвылазно провел в Москве, а посредине заключительного курса получил от папаши длиннющее письмо. Отец, привычно сухой и сдержанный, сообщал о смертельной болезни и умолял приехать. Павел из гордости выждал неделю и полетел в Петрозаводск. Отец, чрезвычайно обрадованный сыну, обнял его исхудалыми руками, загипнотизировал испытующим взором и взял слово, что Павел исполнит последнюю родительскую волю.

– Она твоя сестра, – указал отец на Женю. – Береги ее.

Матерью Жени оказалась сослуживица отца Тамара. Павел мельком помнил ее по давнему-давнему банкету и думать не думал, что отец сошелся с ней. Тамара, растившая дочь одна, погибла на корпоративном сплаве. Женю забрал к себе домой папа, тогда еще просто дядя Гриша, мамин коллега. Мать воспитывала Женю в строгости, а отец предоставил ей свободу. Он, зрелый мужик в должности, учился ласке и нежности, порой соскальзывая в неприкрытое сюсюканье. Увлекшийся внезапно древними цивилизациями, отец пересказывал дочурке содержание научно-популярных книг и трешовых телепередач. Кроме того, к Жене, опять же по папиному настоянию, начали ходить преподаватели музыки…

– Папа скоро умер, – завершил рассказ Павел, – и я, двадцатилетний лоб, очутился с тринадцатилетней девочкой на руках.

О дальнейших перипетиях он умолчал, так что мне оставалось лишь гадать о трансформации курсанта московского училища в бойца французской ЧВК.

Признаюсь, исповедь эта привела меня в замешательство. Вот почему Павел не ревновал меня к Жене! Вот почему возникло ощущение, будто он сбагривает ее! Сестра, к тому же без толкового воспитания, была обузой для наемника. Солдат тяготился данным сверх его воли обещанием.

Получается, меня он воспринимал как удачный вариант, свалившийся с неба. Состоятельный, обходительный, могу позаботиться о Жене. Чем не жених? Покойный папаша одобрил бы такую партию.

Не исключено, злился я про себя, что Павел за моей спиной нашептывал на ухо наивной сестренке лукавые сказки. Советовал внимательнее присмотреться ко мне, подталкивал к правильным выводам. В общем, исполнял собственную клятву за счет щедрого русского джентльмена. Недаром же этот плут пригласил меня к ним спустя пять минут после знакомства.

Затем я устыдился своих подозрений. Мое воображение, поддавшись паранойе, создало образ конченого эгоиста и мошенника. И даже если бы худшие мои опасения подтвердились, даже если бы этот образ совпал с реальностью, что с того? Женечка все равно не виновата. Уж она-то не притворялась, не строила планы насчет меня.

А на следующий день во Франции объявили карантин. За всеми приключениями я позабыл о вирусе, который победоносно шагал по планете.

Рестораны и кафе закрылись. Французов заперли по квартирам, дозволив лишь часовые прогулки в радиусе километра от дома. Обо всем этом я услышал от полицейского, который застал меня, недоумевающего, у любимой кофейни. На двери висела табличка Fermé, лишавшая кофейню как минимум половины ее обаяния.

Я вернулся в квартиру и стал держать совет с самим собой. О том, чтобы поступить разумно и улететь домой ближайшим рейсом, и речи не шло. Киснуть в четырех стенах также не хотелось. Будь это любой другой город, я бы скрепя сердце принял правила игры. Только не в Париже образца 2020 года. В этом чудесном городе, в этом чудесном районе казалось преступным сидеть взаперти. Это все равно что есть роллы с лососем в роскошном рыбном ресторане.

Короче, я в тот же вечер ушел в диссиденты. Спустился в магазин, накупил еды, выпивки, бинтов, антисептиков и двинулся в гости к Жене. Вчерашний рассказ Павла не остановил меня. Напротив, мысленно я противопоставлял сестру и брата. Прямота против расчета. Утонченность против грубости. Безоружная искренность против бронированного цинизма. Истинная женственность против мнимого мужества.

– Тук-тук-тук, – поздоровался я. – Центр доставки отличного настроения.

Женя обвила руками мою шею. Павел, обычно скупой на эмоции, разулыбался.

– Нарушаем закон, товарищ? – пошутил он.

– Вы на службе тоже, наверное, нарушаете, – сострил я.

Павел пропустил дерзость мимо ушей.

Мы наделали бутербродов и устроили карантинный пир. Женя пела и гадала мне по