Добравшись до ельника, Арина остановилась. Каждый выдох отбойной волной прокатывался от макушки до пят.

Она только удостоверится, что «Скорая» прибыла, и уедет отсюда навсегда. Это что-то вроде сделки с собой – последней сделки с собой, чтобы сдвинуться с места.

Женечка

– Вот вы говорите, что в жизни не осталось места для приключений. Для жести, для нервотрепок, для сомнительных проектов места сколько угодно, а приключения закончились. Потому что романтика выветрилась.

Арнольд Валерьевич грустно влил в себя еще рюмочку «Кампари» и закусил долькой апельсина.

Никто из нас, собственно, не утверждал, будто места для приключений не осталось. Разговор шел о том, нужно ли для дальних перелетов заказывать бизнес-джет или разумнее обойтись бизнес-классом обычного рейса. У Арнольда Валерьевича, как обычно, во время беседы выстроился в голове параллельный сюжет, а потому возражал наш хороший друг скорее своим мыслям, чем нам.

– Человек, как бы плохо о нем ни думали, все равно способен на приключения. Ведь что такое приключение по сути? Это готовность открыться новому и добровольно отказаться от прежних установок. Я вам сейчас расскажу, погодите.

Арнольд Валерьевич потребовал у официанта бутылку «Кампари» и нарезку сицилийских апельсинов. Мы замолкли в ожидании увлекательной истории. Наш друг любил солировать в диалоге, и, по общему признанию, делал это бесподобно. В тесном кругу он сбрасывал оковы политкорректности и преображался.

– Мне тогда тридцать исполнилось, – начал он. – Я был молод, горяч, отчаян и мечтал посетить все страны на Земле. Даже в космосе хотел побывать, туристом. Как и любой беспечный мажор, я и не подозревал, что я всего лишь беспечный мажор. Но толковать об этом незачем, к тому же Социалистическая партия США до нас, слава богу, не дотянется.

В честь тридцатилетия я решил устроить себе затяжное путешествие по Европе с культурной программой. Начал с Британии. Полюбовался Лондоном, поколесил по замкам в Уэльсе, съездил в тур по шотландским вискокурням. В Глазго я познакомился по «Тиндеру» с молодой вдовой. По-женски умной, кокетливой и по-деревенски очаровательной. Мы катались по шотландской глубинке и ночевали в дешевых гостиницах. Тогда мне казалось, что я поражен в самое сердце. И одним утром, пока вдовушка спала, я то ли из эгоизма, то ли из банального инстинкта самосохранения умчался в Эдинбург. И оттуда ближайшим рейсом рванул в Нидерланды. Верите ли, с тех пор виски ни капли не выпил.

Арнольд Валерьевич махнул шот «Кампари» и продолжил:

– Если что, под приключением я подразумевал не этот случай со вдовой. Это так, интрижка. Что-то прозрачное и предсказуемое.

– Типа как яхту арендовать, – сравнил кто-то.

– Скорее рыболовный катер. Короче, прошвырнулся я по Амстердаму, того попробовал, этого. Сами понимаете, доступные вещи быстро надоедают. Кто-то, может, полжизни копит, чтобы поехать в Голландию и присунуть элитной трансухе в тайной комнате с розовым освещением. А для кого-то это скука смертная. Я из вторых. В общем, памятуя о том, что путешествие у меня культурное, я покинул царство натасканных проституток и дешевой конопли. Меня ждала старушка Франция. Дама, как известно, настолько умудренная, что ей ничего не стоит притвориться невинной.

– Париж, круассаны, Лувр…

– А вот и нет. Я полетел в Ренн. Это запад Франции, регион Бретань. Там проживают потомки кельтов, переселившихся из Британии. На меня бзик напал. Я с какой-то радости рассчитывал услышать в Ренне бретонскую речь. В голове выстроилась цепочка: молодая вдова – Шотландия – кельтское наследие – бретонский язык. Конструкция шаткая хотя бы потому, что моя пара из «Тиндера» говорила исключительно на испохабленном английском и от кельтов переняла разве что веснушки.

Арнольд Валерьевич всосал сок из дольки апельсина и поморщился.

– Напрасно я бродил по Ренну и вслушивался в голоса прохожих. Никто там на бретонском не говорил. Из местных речей я извлек лишь новости о загадочном китайском вирусе, который родился из скрещивания панголина и летучей мыши. Да-да, вы правильно встрепенулись. На дворе стоял январь кризисного 2020 года. Зараза только появилась. Она плодила нервные смешки и слухи один чуднее другого – про секретные военные лаборатории, про многомиллиардный азиатский проект. Никто и представить не мог, что через полтора месяца запрут границы и установят тотальный надзор. Я тоже не придал значения угрозе. У новостников работа такая – истерию подогревать. Меня больше заботила шотландская вдова. Все-таки я ее бросил. Пусть по всем правилам, а бросил.

– В молодости так и бывает, – заметил кто-то из нас. – Ищешь многоразовые отношения. А когда найдешь, спасаешься от них со всех ног. Бежишь, чтобы затем маяться и жалеть.

– И спустя пятнадцать лет обнаруживаешь, что у тебя жена с широкой грудной клеткой и гормональными сбоями. И бежать тебе некуда.

Засмеялись все, даже женщины. Уж больно весело сострил Арнольд Валерьевич. Сам-то он, к слову, так и не женился.

– Когда достопримечательности в Ренне закончились, а устрицы надоели, я взял билет до Парижа. Направление, конечно, предсказуемое, да оттого не менее прелестное. Любопытный турист Парижем и за год не насытится. Я счел себя умеренно любопытным и на два месяца снял большую квартиру в Маре. Легендарный район, средоточие музеев и галерей. Настоящий магнит для художников, которые не только много воображают о себе, но и способны потянуть высокую арендную плату. Так было тогда. Теперь из-за социалистов и прочих отбитых леваков и лентяев нашему брату там появляться опасно. В Париже вообще и в Маре особенно.

– Ой, не сыпьте соль на рану, Арнольд Валерьевич!

– Да, давайте не будем о плохом.

Арнольд Валерьевич, усмехнувшись, погладил бородку.

– К счастью, у нас страшилки о Советском Союзе пока имеют эффект, а органы работают хорошо. Впрочем, вы правы, я сбился. Как и говорил, эта история про приключение. Поселившись в Маре, я целыми днями бесцельно гулял по восхитительным улочкам, жадно изучая лица, звуки, ландшафт. Сорил деньгами. Мне доставляло удовольствие думать, что еврики, потраченные мною, попадали сначала в один карман, затем во второй, в третий. Что они нигде не задерживались и не оседали мертвым грузом. Деньги умирают, если не путешествуют. Вечера я проводил на берегу Сены и вспоминал свою шотландку. Признаюсь, вспоминал не без некоторого напряжения. На женщин меня в те дни не тянуло, что нисколько не соответствовало духу города. В Париже шанс для флирта выпадает регулярно, хочешь ты того или нет. Я как мог этих шансов избегал.

– Тяжело вам приходилось, – сказали мы. – Вы и сейчас красавчик, а в те годы, наверное, всех ослепляли.

– Ослеплять не ослеплял, а девушки вокруг вились. Даже не требовалось достать кошелек, чтобы привлечь их внимание, которое так тяготило.