Четыре трубки вошли в песок отвесно; разгребая песок руками, я проследил одну из них до глубины двух футов; вместе с несколькими обломками, несомненно принадлежавшими этой же трубке, в чем я убедился, приложив их к уцелевшей части, длина ее составляла 5 футов 3 дюйма. Диаметр всей трубки был приблизительно одинаков, и, следовательно, остается предположить, что первоначально она доходила до гораздо большей глубины. Все эти размеры, однако, малы по сравнению с размерами трубок из Дригга, одну из которых проследили до глубины не менее 30 футов.

Внутренняя поверхность, блестящая и гладкая, полностью остеклована. Из-за многочисленных мельчайших пузырьков воздуха, а может быть пара, маленький осколок этой трубки под микроскопом имел такой же вид, как кусочек минерала, расплавленный паяльной трубкой. Песок весь или в большей своей части состоит из кремния, но отдельные точки черного цвета и их блестящая поверхность придают песку металлический блеск. Толщина стенки трубки колеблется от 1/30 до 1/12 дюйма, а кое-где достигает даже 1/10. С наружной стороны песчинки округлены и как будто слегка покрыты глазурью; я не мог найти никаких признаков кристаллизации.

Эти трубки, подобно тем, которые описаны в «Трудах геологического общества», большей частью сжаты и имеют глубокие продольные борозды, что придает им большое сходство со ссохшимся стеблем растения или с корой вяза или пробкового дерева. В окружности они имеют около двух дюймов, а некоторые куски, цилиндрические и без всяких борозд, – более четырех дюймов. Очевидно, эти складки или борозды образовались вследствие давления окружающего рыхлого песка, когда трубки из-за высокой температуры были еще мягки. Судя по несдавленным обломкам, размер, или, если можно так выразиться, калибр, молнии должен был равняться приблизительно 1 1/4 дюйма.

В Париже гг. Ашетту и Бёдану[85] удалось изготовить трубки, почти вполне похожие на эти фульгуриты, путем пропускания очень сильных гальванических разрядов через мелко истолченное стекло; когда к стеклу для повышения его плавкости прибавляли соль, все размеры трубок увеличивались. Опыты с толченым кварцем и полевым шпатом не удались. Одна из трубок, образовавшаяся из толченого стекла, имела почти дюйм в длину, именно 0,982, а внутренний диаметр ее был 0,019 дюйма.

Если учесть, что при этих опытах была употреблена самая сильная в Париже гальваническая батарея и что все ее действие на такое легкоплавкое вещество, как стекло, свелось к образованию лишь столь малых по своему размеру трубок, то нельзя не удивляться силе разряда молнии, которая, ударив в песок в нескольких местах, образовала цилиндры в одном случае по меньшей мере в 30 футов длиной и с внутренним диаметром – если он не сжат – 1 1/2 дюйма, и все это в таком необыкновенно тугоплавком веществе, как кварц![86]

Трубки, как я уже отмечал, погружены в песок почти в вертикальном направлении. Однако одна, менее правильная, чем остальные, отклонялась от прямой на значительный угол, а именно до 33°. От этой же трубки отходили, почти на целый фут в сторону, две небольшие ветви – одна была направлена вниз, а другая вверх. Это замечательный случай, поскольку электрическая жидкость[87] здесь должна была повернуть назад под острым углом в 26° к своему главному направлению.

Кроме четырех вертикальных трубок, которые я проследил под поверхностью земли, я нашел еще несколько групп обломков, которые первоначально залегали, без сомнения, где-нибудь поблизости. Все они лежали на ровной площадке (60 на 20 ярдов) ползучего песка, расположенной между несколькими высокими песчаными буграми и на расстоянии полумили от цепи холмов в 400–500 футов высотой. Мне кажется, что здесь, так же как в Дригге и в Германии – в случае, описанном г. Риббентропом, – самым замечательным является количество трубок, найденных на таком ограниченном пространстве.

В Дригге на пространстве протяженностью в 15 ярдов их найдено три, и то же число их нашли в Германии. В описанном мной случае на площадке размером 60 на 20 ярдов их было, безусловно, больше четырех. Поскольку не представляется вероятным, чтобы трубки образовались в результате отдельных последовательных ударов, то нужно думать, что молния за мгновение перед тем, как входить в землю, делилась на несколько ветвей.

Окрестности Ла-Платы, по-видимому, особенно подвержены электрическим явлениям. В 1793 г.[88] в Буэнос-Айресе разыгралась, быть может, одна из самых разрушительных гроз, какие только помнят люди: в самом городе молния ударила в 37 точек и убила 19 человек. На основании фактов, сообщаемых в различных описаниях путешествий, я склонен заподозрить, что грозы очень часты около устьев больших рек. Нельзя ли допустить, что смешение больших масс пресной и соленой воды нарушает электрическое равновесие? Даже во время наших довольно редких посещений этой части Южной Америки мы слышали, что молния ударила в корабль, в две церкви и в дом. Этот дом и одну из церквей я видел вскоре после того; дом принадлежал м-ру Худу, нашему генеральному консулу в Монтевидео.

Некоторые последствия были весьма любопытны: обои по обе стороны от того места, где проходила проволока колокольчика, почернели примерно на фут. Металл расплавился, и, хотя комната была около 15 футов в вышину, капли, упавшие на мебель, пробуравили в ней ряд маленьких дырочек. Часть стены была разрушена как будто в результате порохового взрыва, и обломки были отброшены с такой силой, что образовали углубления на противоположной стене комнаты. Рама зеркала почернела, и позолота, должно быть, улетучилась, потому что флакон с нюхательной солью, стоявший на камине, покрылся блестящими металлическими частичками, которые пристали к нему так плотно, словно бы он был эмалирован.

24 июля 1833 г. «Билль» отплыл из Мальдонадо и 3 августа стал на рейде против устья Рио-Негро. Это самая крупная река на всем протяжении от Ла-Платы до Магелланова пролива. Она впадает в море миль за триста к югу от эстуария Ла-Платы. Около пятидесяти лет назад, еще при испанском управлении, здесь была основана небольшая колония; на восточном побережье Америки это еще и поныне самое южное место (41° широты), где обитают цивилизованные люди.