На этих островах, лежащих на той же широте, что и Огненная Земля, удаленных от нее лишь на расстояние от 200 до 300 миль, обладающих весьма сходным климатом и почти идентичным геологическим строением, столь же благоприятно расположенными местами и такого же рода торфяными почвами, найдется лишь немного растений, заслуживающих того, чтобы их назвать хотя бы кустами; между тем на Огненной Земле невозможно найти ни одного акра земли, не покрытого самым густым лесом. В данном случае направления сильных ветров и морских течений благоприятствуют переносу семян с Огненной Земли, о чем свидетельствуют челноки и стволы деревьев, относимые оттуда и нередко выбрасываемые на берег Западного Фолкленда. Быть может, именно поэтому в обеих странах имеется много общих растений; что же касается деревьев Огненной Земли, то попытки развести их на Фолклендских островах потерпели неудачу.

За время нашего пребывания в Мальдонадо я собрал несколько млекопитающих, 80 разных птиц и много пресмыкающихся, в том числе 9 видов змей. Из крупных туземных млекопитающих теперь распространен только один Cervus campestris. Оленей этих, которые нередко ходят небольшими стадами, чрезвычайно много в областях, прилегающих к Ла-Плате, и в северной Патагонии. Если медленно подбираться к стаду ползком, припадая к самой земле, то олени из любопытства часто сами подходят к человеку, чтобы рассмотреть его. Таким образом, я, не сходя с места, убил трех животных из одного стада. Несмотря на такую доверчивость и любопытство, они, тем не менее, проявляют исключительную осторожность при приближении человека верхом на лошади. В этой стране никто не ходит пешком, и олень узнает в человеке врага, лишь когда тот сидит верхом и вооружен боласами.

Около Байя-Бланки, недавно основанного поселения в северной Патагонии, я с удивлением увидел, как мало тревожит оленя звук ружейного выстрела: однажды я десять раз стрелял в одно из этих животных с расстояния не более 80 ярдов, и оно гораздо больше пугалось при виде пули, бороздившей землю, чем при звуке выстрела. Истратив весь свой порох, я вынужден был встать (сознаюсь в этом, как это ни стыдно для охотника, который без труда может стрелять птиц на лету) и затем громко звал своих спутников до тех пор, пока олень не убежал.

Самая любопытная черта этого животного – нестерпимо сильный и отвратительный запах, исходящий от самца. Запах этот не поддается никакому описанию: пока я снимал с оленя шкуру, которая теперь выставлена в Зоологическом музее, меня несколько раз тошнило. Я завернул шкуру в шелковый платок и так понес ее домой; после того как платок был тщательно выстиран, я постоянно им пользовался, и его, конечно, не раз стирали; но в течение года и семи месяцев всякий раз, развертывая платок после стирки, я явственно различал запах. Вот удивительный пример устойчивости вещества, которое, однако, по своей природе должно быть чрезвычайно летучим и нестойким.

Часто, проходя на расстоянии полумили от стада с подветренной стороны, я замечал, что весь воздух заражен этими испарениями. По моему мнению, запах самца всего сильнее в то время, когда его рога вполне развились, т. е. освободились от покрывавшей их волосистой кожи. В это время мясо его, конечно, совершенно негодно в пищу; но гаучосы утверждают, что если его на некоторое время зарыть в сырую землю, то зловоние пропадает. Я читал где-то, что жители островов на севере Шотландии поступают таким же образом с вонючим мясом птиц, питающихся рыбой.

Отряд грызунов (Rodentia) здесь очень богат видами: одних мышей я собрал не менее восьми форм. Здесь распространен и самый крупный в мире грызун – Hydrochoerus capybara (водосвинка). Одно из этих животных, которое я застрелил около Монтевидео, весило 98 фунтов [45 кг];длина его, от конца морды до тупого, словно обрубленного, хвоста, равнялась 3 футам 2 дюймам, а туловище в обхвате имело 3 фута 8 дюймов. Эти большие грызуны иногда посещают острова в устье Ла-Платы, где вода совсем соленая, но гораздо больше их водится по берегам пресных озер и рек.

Близ Мальдонадо они обыкновенно живут группами – по три или по четыре животных совместно. Днем они либо лежат среди водяных растений, либо открыто пасутся на поросших травой равнинах. Издали по своей походке и цвету они напоминают свиней; но, сидя на задних лапках и внимательно следя одним глазом за каким-нибудь предметом, они становятся вполне похожими на своих сородичей – морских свинок и кроликов. Спереди и сбоку голова их из-за вытянутых далеко назад челюстей выглядит довольно нелепо.

В Мальдонадо эти животные были очень доверчивы: подвигаясь осторожно, я подошел на расстояние в три ярда к четырем старым водосвинкам. Эту доверчивость можно, вероятно, объяснить тем, что несколько лет назад ягуары были изгнаны отсюда, а гаучосы считают, что охота за водосвинками не стоит потерянного времени. Пока я подходил к ним все ближе и ближе, они часто издавали особый, свойственный им звук – слабое отрывистое хрюканье, которое в действительности является не столько звуком в обычном понимании, сколько шумом, производимым, вероятно, резким выталкиванием воздуха; единственное, что мне вообще приходилось слышать в этом роде, – это хриплое урчание, которое испускают большие собаки, собираясь лаять.

Несколько минут я стоял почти на расстоянии вытянутой руки от четырех водосвинок и смотрел на них (а они на меня), после чего они с величайшей стремительностью ринулись в воду, издавая в то же время свое похрюкиванье. Пробыв немного времени под водой, они снова показались у поверхности, высовывая, однако, одну только верхнюю часть головы. Говорят, что, когда самка плавает с детенышами, они сидят у нее на спине. Можно без труда убить множество этих животных, но шкурки их почти ничего не стоят, а мясо весьма посредственное. Ими необычайно изобилуют острова на Паране, где они служат неизменной добычей ягуаров.

Тукутуко (Ctenomys brasiliensis) – любопытное маленькое животное, которое можно кратко охарактеризовать как грызуна с повадками крота. В некоторых местностях страны их чрезвычайно много, но раздобыть их трудно: мне кажется, они никогда не выходят из-под земли. У входа в свою норку тукутуко, как и крот, насыпает кучки земли, но только меньших размеров. Значительные пространства в стране сплошь подрыты этими животными, так что лошади, проходя там, проваливаются выше щеток.

По-видимому, тукутуко живут в какой-то мере обществами: человек, который доставал их для меня, поймал сразу шесть экземпляров и говорил, что это обычное явление. По образу жизни это – ночные животные; основная их пища – корни растений, в поисках которых они и прокладывают свои разветвленные, но лежащие под самой поверхностью земли ходы. Это животное всем известно по тому совершенно особенному звуку, который оно производит под землей. Человека, который слышит этот звук впервые, он крайне поражает, потому что нелегко понять, откуда он идет, и невозможно догадаться, что за животное производит его.

Звук этот состоит из коротких, но не резких носовых хрюканий, однообразно повторяющихся примерно четыре раза в быстрой последовательности; в подражание этому звуку зверька и назвали тукутуко. Там, где этих животных много, издаваемый ими звук можно слышать во все часы дня и иногда как раз у себя под ногами. В комнате тукутуко передвигаются медленно и неуклюже, вероятно вследствие того, что их задние ноги постоянно выворачиваются наружу; они не в состоянии даже чуть-чуть подпрыгнуть вертикально вверх по той причине, что во впадине бедренной кости у них нет соответствующей связки.