– Неужели все так печально? – произнес я.

– На то и дана каждому своя «бутылка», чтобы и на это взглянуть философски! В конечном итоге, скорее всего, мы все равно разобьем ее о борт чьей-то непотопляемой глупости. Уж слишком неравные силы.

– А зачем тогда бороться, если все заведомо ясно? Если победить не получится, зачем тогда пытаться?

– Глупость, злость, зависть победить невозможно, ибо и они носят божественное начало. Так что суть не в победе, а в самой борьбе. Не сдаваясь, не подчиняясь и не следуя за этими пороками, ты сам становишься лучше. И не нужно искоренять глупость вокруг, ибо это и есть наивысшая глупость. Попробуй справиться с ней хотя бы в самом себе, это и будет твоя победа.

– Кто из классиков это сказал? – Я ухмыльнулся, услышав слова, похожие на цитату.

– Я приму это как комплимент, – ответил бродяга, добив меня окончательно. – Я верю в то, что все создал Бог, – прощая мне мое молчание, сказал он. – А коль и глупость – Его рук дело, то я спокоен. Уж Он-то знает, что делает.

– Ну, тут я поспорю, – возразил я. – Так можно все в жизни списать на Его рук дело и успокоиться, говоря себе: «Бог знает, что делает, ведь все создал Он!» Насилие, предательство и ту же глупость, как вы говорите…

Старец спокойно парировал:

– Главное – не выбирать все это самому! Быть спокойным не значит быть равнодушным. Вы поймите, можно всю жизнь потратить на борьбу с ветряными мельницами и не заметить, как она пролетела. А потом, оглядываясь назад, вдруг понять, что прожил впустую. Самая долгая война – это война за мир с самим собой. И поверьте, спокойствие – главное оружие в том, чтобы не сделать этот мир еще страшнее, внеся свою лепту во всеобщий хаос. Так что все это – Его рук дело, и я спокоен, потому что уж Он-то знает, что делает.

Гул проезжающих мимо машин и чавканье ботинок, утопающих в лужах, были фоном нашей беседы. Я слышал сбивчивое дыхание старика чуть позади и шум нападающего на деревья ветра над нашими головами.

– Вы философ, – минуту спустя произнес я.

– Не в большей степени, чем вы, – последовал ответ. – С вами очень приятно говорить. Нечасто встретишь молодых людей, столь искренне задумывающихся о большом. Мудрость – это печаль. А философия без мудрости – неверный путь к познанию мира. Так что вы когда-нибудь привыкнете к постоянному взвешиванию себя.

– А к этому можно привыкнуть?

– Не знаю. Я не настолько мудр, чтобы это принять. Хотя смирение – часто признак безысходности. Так что, возможно, я просто еще не дошел до края.

– До края? – переспросил я.

– До края, – повторил он.

Я оглянулся.

– Хочу задать вам один нескромный вопрос.

– Задавайте.

Я протер глаза и поправил воротник:

– Где вы живете?

Мужчина все так же шел за мной и сопел, шумно вдыхая холодный воздух.

– Я живу недалеко отсюда в маленькой котельной, которая обслуживает несколько домов. Ко мне неплохо относятся жильцы, поэтому они и позволяют мне ночевать там. Дали ключ от двери и разрешили пользоваться светом по вечерам.

– В котельной, – зачем-то констатировал я.

– Да, а что? Летом прохладно, зимой бывает даже жарко. Отличные условия, учитывая то, что мог бы спать в подворотнях. Надо признать, жильцы поселили меня там на свой страх и риск, потому что в таких местах не должно быть никого, кроме людей, отвечающих за отопление. Представьте, что будет, если нарушить работу пары труб! Сколько домов останется без тепла! Так что со стороны жильцов это огромное доверие ко мне.

– Хм…

– Котельную я держу в чистоте, ближе к лету крашу детскую площадку и ограду. Убираю листья осенью, а зимой разгребаю снег, если намело за ночь. Мне даже иногда платят, собирают деньги с желающих, если работы было действительно много. Так что я в полном порядке, – он улыбался. – Жаловаться не приходится! Спасибо Богу за доброе отношение людей к такому, как я.

– А какой вы?

– Я? – он усмехнулся. – Я – человек, который должен говорить «спасибо», поскольку волею судеб и по собственной глупости лишился веры в себя. А тут совершенно посторонние люди поверили – разве не чудо? Мы каждый день платим чем-то за что-то, вот и я пытаюсь погашать данный кредит доверия редкой небесполезностью и частым «спасибо».

– Пути Господни неисповедимы… – пробормотал я.

– Да, это точно.

– Главное – не обозлиться на весь мир. Мне кажется, такое состояние быстро наступает.

– Вы знаете, самое простое – это возненавидеть, – ответил бездомный. – Только для этого вовсе необязательно касаться дна. Можно быть богатым и ненавидеть всех вокруг, или быть нищим и любить окружающих. Все слишком по-разному в этом мире. О себе могу лишь сказать, что ненависть и правда плотно сидела в моем сердце, но презирал я только себя. Возможно, из-за конкретных обстоятельств, возможно, из-за наличия мозгов в моей седой голове, не знаю. Но я понял, что агрессия – одна из самых примитивных эмоций, потому что позволяет немного обмануться и оттого почувствовать себя защищенным.

– Но так ли это на самом деле?

– Нет. Конечно, нет. Закрывая глаза и не видя ничего вокруг, ты не становишься невидимым для других.

– Вы правы.

Мы не спеша шли по осенним улицам, говоря о серьезном, но не погружаясь в драму. Быть может, потому наш разговор и был комфортным для нас обоих.

– Вы так просто говорите об этом… Привычка?

– Человек – та еще скотина: привыкает ко всему.

– Привыкли?

– Привык, но, как уже сказал, не могу смириться.

– Значит, не все потеряно?

– Не знаю, возможно, не все… Но пугает не то, что можно потерять, а то, что многого уже никогда не вернуть. Осмысление приходит позже.

– Грустно.

– Да уж, невесело.

– Очень любопытно, что произошло в вашей жизни? Мне неловко спрашивать об этом, так что можете не отвечать.

Мужчина молчал. Я, не оглядываясь, шел вперед, слушая звуки улицы и шаркающие шаги за спиной. Мы прошли уже полпути и немного привыкли к промозглому ветру, который время от времени нападал на нас, как хищник на свою жертву, а затем исчезал. То ли мы ему были не по зубам, то ли не представляли большого интереса.

– Прямо играет! – словно прочитав мои мысли, воскликнул старик.

– Ветер?

– Ветер.

Я поправил ворот.

– Только что подумал об этом.

– Да, прожигает насквозь.

– Замерзли?

– Немного, но это ничего.

– А меня напрягает холод, – сквозь зубы промычал я.

– Почему вы один?