— Пожалуйста, оставьте меня… Я хочу домой.

Гвендолин замерла, чувствуя, как он колеблется, и, понимая, что, если он начнет спорить, она уступит, не в силах сопротивляться ему.

— Уезжайте, Даниел, — попросила она. — Умоляю вас…

К ее великому облегчению, он открыл дверцу и собрался вылезти, но затем помедлил и сказал:

— Мне все-таки кажется, что вы недостаточно успокоились, чтобы вести машину. А потому я поеду следом за вами… И никаких возражений! — резко добавил Даниел. — Иначе я силой вытащу вас из этой проклятой машины!

Гвендолин молча наблюдала за ним, отчаянно подавляя в себе искушение броситься в темную ночь, задержать его, прежде чем он подойдет к своему автомобилю. Даниел был совершенно прав, говоря, что она недостаточно спокойна, чтобы вести машину.

К счастью, на дороге было почти пусто. Гвендолин изо всех сил пыталась сосредоточиться на управлении автомобилем, но ловила себя на том, что невероятно ослабела физически и что мысли ее разбегаются в разные стороны. Она все еще не могла выбраться из водоворота неясных ощущений и вполне конкретных страхов, заново переживая все случившееся.

Свернув к дому родителей, Гвендолин бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, что Даниел припарковался неподалеку на обочине.

Значит, он ехал следом до самого дома, приглядывая за ней, подстраховывая. Что же заставляет его так поступать? Чувство вины — если он чувствовал себя виноватым в том, что привел ее в такое состояние? Но с какой стати, если она сама…

Гвендолин содрогнулась, останавливая машину и вспоминая, как стонала, когда он целовал ее. Стонала, страстно желая чего-то большего… К счастью, кругом никого не было и никто не мог видеть ее позора, ее страданий.

Она уже догадалась, что Даниел собирался предложить ей лишь надежное мужское плечо, на котором можно всласть выплакаться. Даже то, первое прикосновение его губ к ее губам было, пожалуй, скорее успокаивающим, чем возбуждающим…

Заходя в дом, Гвендолин вдруг поняла: ей жаль, что он не признал ее с первого взгляда. Тогда, несомненно, он сторонился бы ее как чумы и не могла бы возникнуть эта краткая близость, из-за которой теперь она так страдает. Узнай он ее с самого начала, и вспомнил бы, как вызывающе она себя вела в молодости, тогда симпатии между ними не возникло бы.

Ее страх оттого, что он может узнать ее, а потом унизить, опозорить, рассказав всем и каждому о ее развратном прошлом, уже прошел. Даниел не из таких мужчин. Взять, например, его поведение по отношению к ней сегодня вечером… Он такой добрый, такой заботливый…

Он даже извинился перед ней за то, что произошло, хотя оба прекрасно знали, что вина за случившееся целиком лежит на ней.

Удивительно: как только Гвендолин оказалась одна и могла плакать сколько душе угодно, ей совершенно расхотелось лить слезы. Точно так же не в силах была она и уснуть, потому что каждый раз, когда закрывала глаза, ее начинали преследовать слишком яркие воспоминания о том, что она испытывала, когда Даниел целовал и обнимал ее.

Даниел… Ну почему, почему такое творится с ней из-за Даниела? Неужели все дело в прошлом? Сжимаясь в комочек под одеялом, словно это могло помочь ей избавиться от отчаяния, Гвендолин стала убеждать себя в том, что, как только Хартли покинет городок, как только станет хозяином, наезжающим лишь время от времени, ей удастся преодолеть свои чувства. Ее желание, ее стремление всегда быть с ним рядом постепенно исчезнет, как только сам предмет ее чувств окажется далеко. И до тех пор, пока Даниел уверен, как уверен сейчас, что она влюблена в Оскара, ей бояться нечего. Может быть, она никогда не испытает унижения оттого, что ему станут известны ее чувства.

Грустная, полная горечи улыбка искривила губы Гвендолин. Как посмеялась над ней судьба, вновь столкнув ее с Даниелом, да еще таким образом!.. Какая жестокая ирония! Чувственность, в которой она решительно отказывала себе все эти годы, с приездом этого мужчины вдруг ожила, терзая ее несбыточными желаниями, которые до сих пор были ей совершенно незнакомы.

И уже под утро, спустя несколько часов, при мысли о том, как его губы прикасались к ее губам, властное желание овладело ее телом, ее чувствами. Гвендолин поняла, что Даниел Хартли имеет над ней колдовскую власть, и почти жалела о том, что не может вспомнить злосчастную ночь, которую провела когда-то с ним. Может быть, тогда она смогла бы…

Смогла бы — что? Оживить в своей памяти забытые эротические переживания? В отчаянии Гвендолин закрыла глаза и приказала себе хотя бы попытаться заснуть.

— Уэнди, познакомьтесь с Людвигом Кушингом.

— Боюсь, наша встреча несколько запоздала, — сказал Людвиг, когда они с Гвендолин обменялись рукопожатием.

Войдя в приемную, девушка догадалась, что молодой человек, стоящий рядом с Даниелом, новый управляющий, которому удалось устроить свои дела так, чтобы начать работу немного раньше, чем предполагалось.

Стараясь подавить в душе боль от мысли, что их ежедневные встречи с Даниелом скоро отойдут в прошлое, Гвендолин напомнила себе, что, если бы у нее была хоть крупица здравого смысла, она бы радовалась и испытывала облегчение оттого, что видит Кушинга.

С того памятного ужина у Вероники Гвендолин с такой ясностью ощущала его постоянное присутствие в своих мыслях, что напряжение стало почти невыносимым.

Она похудела и пребывала в постоянном волнении. Любая мелочь казалась ей поводом для беспокойства. Хотя ей было известно, что все кругом — и родители, и друзья — весьма встревожены ее состоянием, приписывая его разрыву с Оскаром, Гвендолин до сих пор не могла заставить себя рассказать им правду.

Ей потребовалось довольно много времени и еще больше мужества, чтобы признаться самой себе в том, что она влюблена в Даниела…

Воспользовавшись тем, что тот занят разговором с Кушингом, она бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела глаза.

За время, что прошло после ужина у Вероники, Даниел ни единым словом не обмолвился о том, что произошло между ними. Правда, однажды вечером он совершенно неожиданно заехал повидать ее.

Гвендолин поливала цветы перед домом. Ее короткие волосы были заколоты над ушами, чтобы не лезли в глаза, одета она была в старые потрепанные джинсы и столь же древнюю тенниску. Дорни, растянувшись во весь рост, блаженствовал в тени цветущего жасмина, но вдруг вскочил и радостно потрусил к калитке. Девушка проследила за ним взглядом… и увидела выходящего из джипа и идущего к ней Даниела.

Сначала она растерялась. А услышав, каким серьезным и мрачным тоном он извиняется за то, что случилось на пустынной улице в ее машине, ощутила такой стыд, что у нее отнялся язык. Ей хотелось ответить, что и на ней лежит вина за происшедшее, но она никак не могла собраться с мыслями и найти подходящие для этого выражения.

По его словам выходило, что ей ни в коем случае не следует опасаться сексуальных домогательств с его стороны. Даниел сказал, что ему известно о ее любви к Оскару, но оба они люди уже взрослые и должны понимать, что самые невинные и безобидные действия, когда они окрашены весьма властными чувствами и переживаниями, могут привести к результату, о котором никто и подумать до этого не мог.