человеком, почти небожителем. Я не могла себе представить, как с подобным человеком можно, например, пуститься в авантюру или закрутить легкий роман. То есть роман-то можно, но не легкий. И не закрутить, а завести. Да и не роман (какое-то пошлое словечко), а отношения – серьезные, стабильные и правильные. А вот авантюра – полностью исключается! Только неукоснительное следование четкому и заранее утвержденному плану! Неужели Михаил был такой? Я пока этого не знала, а полагалась лишь на свое первое впечатление.

Прошел месяц. В назначенный срок ко мне вновь явился Михаил, чтобы вернуть книги. Я была ему очень признательна за пунктуальность. Вторая встреча поразила меня еще больше. Михаил вновь пришел в костюме, галстуке и с небольшим презентом. В качестве благодарности он подарил мне… экземпляр журнала с собственной статьей! Вот подарок так подарок! Не банальные цветочки или конфеты, а целый журнал! По большому счету весьма практичная и нужная вещь, как ни посмотри. Во-первых, его можно читать. Во-вторых, обмахиваться в жаркий день. В-третьих, широко использовать постранично… Стоп! Надежда, откуда такая злая ирония? Стареешь, милая… и становишься «персонажем» – сварливой бабой. К тебе пришел интеллигентный мужчина, принес журнал… самое для него дорогое, потому что там опубликована его статья – плод научной деятельности, изысканий и бессонных ночей… А ты, неблагодарная, как себя ведешь? Устыдившись собственных мыслей, я посмотрела на Михаила другими глазами и… предложила ему чаю. Он не отказался, словно ждал этого приглашения. Я поставила на стол чашки и вышла на кухню за чайником. Когда я вернулась, то заметила, что Михаил резко убрал руку со стола. Интересно, почему? Что он хотел выяснить? Проверял, чистые ли чашки? Да, они были чистые, причем с обеих сторон, как и вся моя остальная посуда. Я тщательно за этим слежу. Тогда в чем дело? Может, просто показалось?

В тот день Михаил засиделся у меня до вечера, мы много разговаривали, я постепенно привыкала к его старческому голосу. А он несколько расслабился и даже начал было шутить, правда, как-то вымученно. Было заметно, что он совсем не привык к неформальному общению. Вероятно, преподавательская работа сделала его человеком в футляре – закрытым и правильным. Наконец, он собрался уходить. И на прощание вместо свидания пригласил меня посетить его ближайшую открытую лекцию по истории архитектуры. Одну из тех, которыми он подрабатывал по выходным. Это предложение звучало довольно настойчиво, и я согласилась скорее из вежливости. И еще потому, что отказаться у меня не было шансов: Михаил умел убеждать.

Перед сном я от скуки решила полистать подаренный мне журнал. Читая публикацию Михаила об одном малоизвестном архитекторе города эпохи модерна, я поймала себя на мысли, что получаю удовольствие от самого текста, написанного прекрасным языком – научным, но не «пересушенным». Чтение развернутой статьи меня буквально захватило, а главное, вызвало неподдельный интерес к ее автору! Я стала с нетерпением ждать дня, когда можно будет услышать лекцию Михаила.

Наконец, этот день настал. Я пришла на лекцию заранее. Михаил встретил меня в аудитории и усадил на лучшее место. Он был вежлив, но очень сосредоточен и, как всегда, серьезен. Лекция прошла на ура, я заслушалась: Мишечкин преподавательский талант нельзя было не заметить. Чувствовалось великолепное владение материалом и ораторские способности. После лекции мы вышли на улицу вместе, долго бродили по городу, сидели в кафе, потом снова бродили… Мне очень льстило, что я иду по улице с мужчиной в красивом синем костюме. С этого дня наши встречи стали чаще, и постепенно они переросли в отношения.

Общаться с Мишечкой было всегда интересно, я тянулась до его уровня, чтобы поддержать любую беседу. Начала много читать, смотреть, обращать внимание на разные окружающие меня вещи и явления, к которым прежде была равнодушна. При этом Мишечкин уровень, словно горизонт, постоянно отдалялся. А я начинала чувствовать себя нерадивой студенткой, возможно, потому что сам Мишечка в глубине души считал меня именно таковой, а никак не женщиной.

Мы неплохо ладили и почти не конфликтовали. Он даже проявлял обо мне «правильную» заботу. Но при этом стремился регламентировать наши отношения каким-то сводом надуманных правил, нарушать которые мне было нельзя. Кроме того, Мишечка обожал поправлять меня и делать замечания. Это мне не нравилось, но я всегда стремилась оправдать его поведение. Сваливала это на закрытый сложный характер и другие причины.

Например, однажды после длительной прогулки мы, усталые и голодные, зашли ко мне. Я начала торопливо накрывать на стол, и, когда почти все было готово, Мишечка строго сказал: «Вилка кладется слева». Тут не поспоришь: сказал – словно припечатал меня к столу вместе с этой дурацкой вилкой. Конечно, я знаю, где именно должна быть вилка, и относительно нее он абсолютно прав, а вот относительно меня… Так ли уж важно, как лежит вилка, если человек тебе нравится? Оказывается, мой новый возлюбленный имел страсть к мелочным придиркам, что чаще приписывают женщинам. Хотя, как выяснилось, мужчины в этом тоже весьма преуспели.

В то же время сам Мишечка не блистал особой изысканностью манер. Находясь в гостях, он бесцеремонно переворачивал тарелки и чашки, но не с целью узнать, хорошо ли они вымыты, а чтобы увидеть клеймо производителя на посуде. Он как-то особенно радовался, если обнаруживал три красные или синие буквы «ЛФЗ» (Ленинградский фарфоровый завод им. М. В. Ломоносова, сейчас это «ИФЗ» – Императорский фарфоровый завод). Только такую посуду он признавал достойной и качественной. Как говорится, тут у него был хороший вкус. Но тот факт, что он переворачивал посуду, сперва показавшийся мне милым чудачеством, при неоднократном повторении начал вызывать у меня стойкое отвращение. Словно он таким образом выворачивал наизнанку мою душу.

Были и другие сложности. Мишечка почти ничего мне о себе не рассказывал. Я узнала лишь то, что до недавнего времени он жил с родителями. Что он имеет ученую степень кандидата искусствоведения и что «так тяжело сделать научную карьеру в родном институте». Он сетовал на свою невысокую должность старшего преподавателя на кафедре, потому что все «приличные» должности заняты уже глубокими старцами, на которых он за это злился. А он, пока еще довольно молодой и перспективный, прозябает на своей ставке и постоянно замещает тех самых старцев, которые с завидной регулярностью отлынивают от своих прямых обязанностей, а то и вовсе оказываются на больничном.

Отсутствие профессионального признания и перспективы очень огорчало Мишечку, который, обладая недюжинным умом и талантом, постоянно чувствовал себя «мальчиком в коротких штанишках», которым затыкают производственные дыры. Это уязвляло его самолюбие до такой степени, что он порой погружался в мрачное настроение,