Гусар удивленно взглянул на француза.

— Боюсь, что нас арестуют. Попробуйте доказать, что мы всего лишь защищались…

И снова фальшь. Такое ощущение, что нападение могло повториться, останься они здесь. Увы, но Игнату Севастьяновичу выбирать не приходилось.

— Дайте мне пару минут, — проговорил он, выскакивая в коридор. — Мне нужно собрать вещи.

Прежде чем попасть в комнату, пришлось повозиться с комодом, что стоял когда-то у стены, а сейчас закрывал вход. Собрав вещи, он уже минут через десять присоединился к французам. Видимо, графу удалось уладить возникшую проблему. Тот провожал их и заверял, что все будет в лучшем виде.

— Иллюминаты? — спросил маркиз де Шатре, разглядывая медальон, что пару минут назад протянул ему граф Виоле-ля-дюк.

Граф только и сделал, что развел руки в стороны.

— Странно. Почему они вдруг решили нам мешать? — не унимался маркиз.

Виоле-ля-дюк вздохнул. Он и сам не знал, что ответить. Сначала они с виконтом внимания ни на попытку проникновения в соседнюю комнату не обратили, а потом ничего такого о разбойниках не подумали. Мало ли их по свету мотается в поисках наживы. Были, правда, потом сомнения, что неспроста к ним барон немецкий пристал, да в предыдущую ночь они как-то сами собой и развеялись. То, что в комнату ворвались странные люди в черном, стало неожиданностью. Они даже разговаривать не стали, а сразу, словно волки, накинулись на них, хорошо, что гусар появился вовремя. Быстро расправились, жаль только один ушел. Он бы мог ответить на все вопросы, да где его теперь искать? Но как бы то ни было, а встречу переносить было нельзя.

Когда остановились на постоялом дворе, что находился в самом центре города, граф, убедившись, что Черный гусар закрылся у себя в номере, покинул гостиницу. Если бы он знал в тот момент, что барон осторожно, постоянно прячась в дверных проемах, шел за ним, был бы куда аккуратнее. Граф, конечно, озирался, пытаясь понять, идет ли кто за ним, но так слежку и не заметил. Он пересек несколько улиц. Постоял у ратуши и вошел в городской сад. Тут в тени деревьев его ждал человек от Людовика XV с секретным посланием.

— Иллюминаты, — повторил маркиз де Шатре. — Боюсь, они будут нам палки в колеса пихать. Не знаю, что и посоветовать… впрочем, граф, вы сюда не из-за них пришли.

Виоле-ля-дюк кивнул. Маркиз порылся в потайном кармане кафтана и извлек на свет божий конверт.

— Тут инструкции короля, — пояснил он. — У Шетарди возникли проблемы, и ему пришлось спешно покинуть Санкт-Петербург. Теперь миссия ложится на ваши плечи, граф.

— Понимаю, — прошептал граф, пряча документ.

— А теперь позвольте откланяться.

Маркиз исчез также быстро, как и появился. Виоле-ля-дюк прошел мимо спрятавшегося в кустах фон Хаффмана. Он спешил на постоялый двор. Впереди была Россия. Барон же во что бы то ни стало решил узнать, что это за бумага такая, ради которой французы заехали в город. Игнат Севастьянович нутром чувствовал, что от нее может многое зависеть, если уж не в его судьбе, так в судьбе России.

Рига. Балтийское море.

Июль 1745 года.

— Вот тебе, Адольф, рекомендательное письмо к моему верному другу в Санкт-Петербург, — проговорил Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен, протягивая бумагу, закрепленную своей подписью, барону фон Хаффману.

Черный гусар взял в руки. Пробежался по тексту глазами, удовлетворенно кивнул и запихнул письмо за пазуху. Затем поднял бокал с раунтальским вином и произнес:

— Твое здоровье, барон! — Взглянул на супругу кирасира и добавил: — И за твое, хозяюшка, тоже!

Игнат Севастьянович еще месяц назад и предположить не мог, что будет запросто сидеть в доме самого известного в мире барона. Да и вряд ли это бы произошло, если бы не судьба, забросившая его «душу» в прошлое. А ведь он, даже когда в Ригу с французами приехал, не предполагал, что на него наткнется. Видите ли, дипломаты вдруг надумали в столицу Российской империи по морю прибыть. Сами в гостинице расположились, а его (фон Хаффман в этот раз себя выругал) отправили нанять корабль. Ну, раз обещал, что до самого Петербурга доставит, то так и так вынужден выполнять. Прогулялся до пирса, нанял небольшую шхуну, французы, конечно, ругаться будут, так нечего бедного пруссака посылать. Шли да и нанимали бы галеон сами. Сейчас вот посапывали в гостиничном номере. Барон фон Хаффман в гостиницу спешить не собирался. В друзья к дипломатам не набивался, да и не желал. Пока с ними ехал, отметил, что те с каким-то секретным заданием в Россию спешат.

Поэтому прямо с пирса направился в кабак.

Распахнул дверь, вошел внутрь, осмотрелся. Его внимание сразу привлек кирасирский офицер, что сидел в обществе служивых людей за огромным столом. Перед ним кружка с пивом, слева треуголка. Глаза его блестели, а сам он что-то увлеченно рассказывал своим товарищам. В тот момент Сухомлинов и предположить не мог, что видит он «самого правдивого в мире» человека. Другие столики были заняты горожанами, и трудно было понять, пьют ли те вино или слушают забавные похождения кирасира.

Свободными оказались только два стола. Один у дверей, другой как раз рядом с весельчаком. Сухомлинов выбрал второй и, не обращая внимания на веселье, царившее за соседним столом, направился именно к нему. Опустился на дубовый стул как раз в тот момент, как зал наполнился озорным смехом. Тут же к нему подскочила молодая девица, спросила, что будет заказывать.

— Жареную рыбу и пива, — проговорил барон.

Пока ждал заказ, невольно прислушался и понял, что уже слышал этот рассказ.

— Помнится, было это лет пять назад, — проговорил кирасир, когда смех прекратился, — как раз в те годы, когда я вернулся после продолжительной осады Очакова в Санкт-Петербург. Ранним утром проснулся я в хорошем настроении и от нечего делать решил в окно выглянуть, благо погода была солнечная, а за окном раскинулся прекрасный пруд, в котором местная ребятня изредка ловила карасей, причем таких, что на сковородку не помещались. Вот только в этот раз ребятни не было, а пруд на удивление был усеян дикими утками. У меня аж дыханье прихватило. Стою и сказать ничего не могу. Откуда они в окрестностях города взялись — одному Богу известно. Э, думаю, не иначе фортуна мне улыбнулась. После возвращения из-под Очакова в кошеле моем мышь повесилась, а деньги казначей со дня на день только выдаст. Есть-то хочется. В животе заурчало. Я довольно быстро оделся. Схватил стоявший в углу старый добрый мушкет, да бегом вниз по лестнице. Ударился головой об косяк.

По залу вновь прокатился смех. Смеялись все. Не удержался и фон Хаффман. Теперь он припомнил эту историю и уже начал догадываться, кем был рассказчик.

Мюнхгаузен, а это был именно он, гневно посмотрел на одного из товарищей, и тот первым замолчал. После того, как это произошло, затихли и остальные.

— Удар был так силен, что из моих глаз, — продолжал кирасир, — посыпались искры. Понимая, что промедление смерти подобно, утки вот-вот улетят, я вскочил. Несмотря на сильную головную боль, спустился во двор дома, вылетел на улицу и побежал к пруду. Когда оказался на расстоянии ружейного выстрела, вскинул ружье и…