Барон фон Хаффман выругался. Сложил все в ящик и только тут сообразил, что, уходя, он должен будет закрыть окно. Вот только как это сделать? Вновь выругался. Оставалось только одно — выйти через дверь.

Игнат Севастьянович закрыл окно и подошел к двери. Прислушался. С другой стороны в коридоре было тихо. Приоткрыл и выглянул наружу. Убедившись, что слух его не подвел, выскользнул в коридор и закрыл за собой дверь. Застыл как вкопанный, решая, закончить на этом похождения или продолжить. Вот только в этот раз, если и проникать в каюту графа, так через дверь.

— А, была не была, — махнул рукой барон и направился к двери.

Ножиком отворил и вошел внутрь. Огляделся. Сундук графа стоял у окна. Рядом на кровати несколько книг. Сухомлинов взял в руки одну и пролистал.

— «Магомет» Вольтера, — проговорил он, положив ее обратно. — А граф, я погляжу, человек начитанный, — восхитился Сухомлинов. — Поди, вольтерьянец.

Вольнодумцев Игнат Севастьянович не любил, как любой дворянин считал, что из-за них и произошли события начала двадцатого века. Именно вольтерьянцы, как их презрительно именовали в восемнадцатом и в начале девятнадцатого века, занесли в Россию чумные семена революций.

Сухомлинов открыл сундук. Все, как и у д'Монтехо. Одежда и обувь. Пара пистолетов и письма. Вынул аккуратно их и положил на кровать. Вскрыл одно и начал читать. Отложил в сторону, затем взял другое. Опять ничего интересного. Даже нюхать стал, чтобы не вскрывать письма от дам, вот только переписка парфюмом не пахла. Трудно было определить, кто автор, только по запаху. Выругался и стал читать одно за другим. Ему повезло, что он услышал шаги в коридоре и французскую речь. Выругался и стал складывать вещи графа в сундук. Сложил все, кроме двух писем, что он так и не успел вскрыть. Тут же запихнул их в карман и распахнул окно. Уходить через дверь было поздно. Выбрался на бревно, зацепился руками за верхнее и, понимая, что не сможет закрыть окно, начал медленно приближаться к окну виконта. Замер, когда услышал, как дверь в каюту графа распахнулась. Француз выругался, захлопнул окно, и барон понял, что тот решил, что распахнулось оно из-за ветра. Сухомлинов облегченно вздохнул. Впереди была только одна преграда — каюта д'Монтехо. Осторожно заглянул внутрь и увидел, что виконт лежит на кровати на животе и спит. Первой мыслью было, что оба француза успели напиться в обществе капитана судна. Но как бы то ни было, у Игната Севастьяновича появился шанс. Оставалось надеяться, что за то время, что он будет преодолевать окно, д'Монтехо не развернется, привлеченный шумом снаружи, и не обнаружит его. Потом доказывай, что ты просто любишь прогулки на свежем воздухе с письмами графа Виоле-ля-дюка в кармане. Стараясь не шуметь, он сделал первый шаг и остановился. Прислушался. Виконт не среагировал. Второй. Нога соскользнула, и Сухомлинов еле сдержался, чтобы не выругаться. Держась за верхнее бревно, Игнат Севастьянович нащупал ногой бревно. Он облегченно вздохнул, когда обеими стал твердо стоять. Вновь прислушался и вновь взглянул в каюту д'Монтехо. Француз спал как убитый.

— Эко надрались, — прошептал Сухомлинов и сделал следующий шаг.

Скрылся из вида и вновь облегченно вздохнул. До его каюты осталось совсем ничего. Всего лишь пара шагов. Но эти шаги самые важные. Хуже некуда, если сорвешься в каких-то сантиметрах от заветного окна.

Шаг, второй. Наконец окно. Вскользнул внутрь. Грохнулся на кровать и закрыл глаза. Усталость накатила. Страх улетучился. Полежал несколько минут, затем встал, подошел к окну и взглянул на море. Захотелось выпить. Тут же захлопнул ставни и извлек из сундука бутылку вина, подаренную бароном Мюнхгаузеном. Откупорил ее и сделал несколько глотков из горла. Только сейчас он понял, что на душе стало хорошо. Вытащил из кармана письма Виоле-ля-дюка, бросил на кровать. Еще один глоток и можно почитать, решил он.

Первое письмо не имело большой ценности, а вот второе было шифрованным посланием. Сухомлинов вздохнул, с такими депешами ему приходилось сталкиваться в своем прошлом, когда-то перед Первой мировой войной прошел курсы по тайнописи. Сотни различных документов, расшифрованных в свое время, прошло через его руки. Видел Игнат Севастьянович и тайные шифры Петра Великого и его последователей. Обычно тексты, подлежавшие шифровке, писались на русском, французском, немецком и греческом языках. В качестве условных обозначений вырабатывалась целая система цифр, идеограмм, особых значков, специально составленных алфавитов. Сухомлинов точно не помнил, расшифрованы ли были документы Петровской эпохи на данный момент англичанами или нет? А может, те вот-вот подберут ключи к посланиям? Да и русская криптографическая служба только-только начала выходить на европейский уровень.

Фон Хаффман пробежался глазами по тексту и выругался. Шифр был ему незнаком. Выходило, чтобы прочитать послание, понадобится как минимум время, а сейчас его у Игната Севастьяновича просто не было. Можно попробовать при приезде в Санкт-Петербург отдать сию бумагу Бестужеву-Рюмину (директору почт). Именно ему государыней Елизаветой была поручена обязательная перлюстрация дипломатической переписки. Он уже создал криптографическую службу, привлекши для этого ученых-математиков. Оставалось надеяться, что Христиан Гольдбах и Иван Эйлер осилят и это послание. Ведь смог же взломать, как помнил Игнат Севастьянович, Гольдбах шифр французского посланника Шетарди. В своих письмах, зная, что их вскрывают, он нелестно отзывался об императрице. Надеялся француз, что русские не сумеют их прочитать. Ошибался. Сумели, да еще и умудрились составить такую бумагу, за которую Елизавета тут же распорядилась выслать незадачливого дипломата из России. Арон фон Хаффман стукнул себя ладонью по лбу и прошептал:

— Вот я дурак.

Иоахим-Жак Тротти маркиз Шетарди был выслан из России накануне. Простили ему все его прежние заслуги. Во Франции он тут же угодил в Бастилию, где и пребывал по сей день.

— Уж не вместо ли маркиза в Санкт-Петербург едут господа хорошие? — прошептал Черный гусар, складывая письмо и запихивая в потайной карман на камзоле.

По возможности он передаст сию писульку если уж не Бестужеву-Рюмину лично, то, по крайней мере, одному из чиновников почтовой службы. Вот только как это сделать, чтобы не угодить под горячую руку Тайной канцелярии, ведь тем явно будет любопытна его личность. Может, попытаться наконец пихнуть ее в руки почт-директора Фридриха Аша? Человек образованный, догадается, что к чему.

В дверь постучались. Барон фон Хаффман встал, закрыл окно и после этого накинул камзол, но застегивать не стал.

— Да? — произнес он.

— Господин капитан, — проговорил человек на ломаном немецком, — ждет вас к столу.

— Сейчас подойду, — брякнул Игнат Севастьянович и стал застегивать камзол.

Он поднялся за моряком на верхнюю палубу и вошел в каюту капитана. Пятидесятилетний старый волк поставил на стол тарелку с селедкой, взглянул на гостя и произнес:

— Мне нужно с вами поговорить, барон.

Путешествие успокаивало, хотя после нескольких недель дороги из Вены в Ригу все же утомили. Тут же было спокойнее. Корабль покачивался. Небо над головой было голубое, а рядом стоял д'Монтехо. Граф взглянул на него. Улыбнулся. Ему уже раз приходилось путешествовать на корабле, а вот виконт совершал морской круиз впервые. Треуголка у него надвинута на глаза, плащ, несмотря на легкий ветерок, застегнут, в руках подзорная труба. Откуда она взялась у д'Монтехо, для Виоле-ля-дюка осталось загадкой. Тот изредка подносил ее к глазу и вглядывался в голубую даль, пытаясь в бескрайнем просторе разглядеть хоть какой-нибудь берег. Наконец виконт не выдержал и полюбопытствовал, а нельзя ли как-то разнообразить их путешествие.