Итак, активное, деятельное отсутствие – «нет» и «есть» одновременно – соответствует тому, что в палеопсихологии называется интердикцией. Это отсутствие, которое существует и отражается нервной системой как особое действие. Мы уже отметили, что эта сторона интердикции раскрывается перед нами лишь в более сложном явлении контринтердикции, которого не встречается в природе до человека, но ясно, что прежде чем раскрыться, оно должно уже заранее скрыто существовать в интердикции. И в самом деле, уже в простейшей интердикции первого уровня «отмена» рефлекса подразумевает его скрытое «где-то» существование. А поскольку, как уже было сказано, отсутствие может служить посредником между совершенно разными, никак не связанными между собой вещами, постольку мы видим уже в интердикции предстоящее второй сигнальной системе непосредственное осуществление связи всего со всем.

Так, прежде чем ощутить мир вещей во всем его разнообразии, объективную реальность мира, человек начинает ощущать в нем отсутствие вещей. Таким образом, нарушая синкретическую гомогенность отражения мира первой сигнальной системой, интердикция закладывает предпосылку для появления субъективности: приоткрывает перед человеком некое «идеальное пространство», в котором еще ничего нет, но которому далее предстоит заполняться представлениями, образами, понятиями, значениями, смыслами. Без этого «идеального пространства» социальная жизнь была бы невозможна.

Итак, в интердикции, которая не принадлежит сама сфере «духа» и является «высшей формой торможения позвоночных»133, т. е. явлением из области биологии, материя демонстрирует свое идеальное свойство познаваемости (мыслимости) в виде объективной неравнозначности отсутствий А и Б. Перед человеком высвечивается то идеальное, которое изначально имеет в себе материя.

Разумеется, что идеальное здесь – еще не идея в полном смысле слова. Идея – это всегда идея чего-то, как бы абстрактна она ни была, а здесь идеальное, скорее, можно было бы назвать «идеей идеи», местом под идею, которое, в отличие от действительной идеи, неустойчиво и скрывается, как только ситуация «нет А» сменяется ситуацией «есть А». Чтобы идеальное не исчезало, ситуация «отсутствия» должна закрепиться, или, другими словами, – заодно возвращая проблему в физиологическую плоскость, – ультрапарадоксальное состояние должно приобрести инертность, устойчивость. Этот метаморфоз неоантроп однажды пережил в филогенезе и всякий раз переживает в онтогенезе вместе с приобщением к речи, которая предоставляет ему не только необходимое идеальное пространство, но и материал для формирования мира идей, являющегося одновременно продуктом и предпосылкой социального развития.

Интердиктивная функция – исторически первая функция человеческой речи, и она сохраняется в ней навсегда: «вторая сигнальная система – это стимулирование таких действий индивида, которые не диктуются его собственной сенсорной сферой», следовательно «она прежде всего должна осуществить торможение этих прямых побуждений и поступков, чтобы возможно было заменять их поступками, которых не требовала чувствительная сфера индивидуального организма»134. Еще И. П. Павловым был установлен факт отрицательной индукции первой и второй сигнальных систем, но на этом проявления интердиктивной функции речи не заканчиваются. «Ультрапарадоксальная “фаза” для человека в отношении высшей нервной деятельности на уровне второй сигнальной системы стала пожизненной»135, а значит, интердикция не только проявляется во всех аспектах речевого взаимодействия между людьми, но и становится «подкладкой» всей их психической деятельности при овладении речью. При некоторых психических патологиях подкладка оголяется, что представляет собой отдельную большую тему для исследований: всякий негативизм – немотивированное отклонение воздействия со стороны других людей, в том числе словесного воздействия, – физиология сводит к ультрапарадоксальному состоянию136. Но, конечно, у здорового человека интердикция проявляется исключительно в «снятом» виде, хотя и в таком виде ее можно зафиксировать. Начать с того, что любое произносимое слово отменяет собой произнесение всех других слов. Общаясь о чем-то, мы тем самым тормозим общение о чем-то другом, выбирая определенные интонацию, тембр, лексику, тем самым не говорим по-другому, а между тем известно, что об одном и том же можно сказать по-разному и от этого зависит реакция на сказанное. Таким образом наша речь тормозит спектр неприемлемых для нас реакций слушателя – и в этом ее интердиктивная функция. Лишь во вторую очередь, опираясь на скрытую подготовительную работу интердикции, все более расширяя спектр тормозимых реакций, речь способна предписывать необходимую реакцию, что составляет ее суггестивную функцию. На понимании этих простых фактов строится вся так называемая «информационная политика».

Как уже было отмечено, если первое слово человека и не имеет никакой другой функции, кроме интердиктивной, то это все же несколько иная интердикция, не совсем та, которую мы наблюдаем у животных. Эта интердикция представляет собой не собственно «отнятие», или «отсутствие», а его активное отражение, т. е. направлена против него. Это – контринтердикция. На примерах интердикции у животных мы увидели, что вектор собственного развития этого явления в эволюции живой природы направлен на то, чтобы «найти» вид, у которого оно могло бы закрепиться как безусловно необходимое для жизнедеятельности. Таким видом стал предковый вид Homo sapiens – палеоантропы. Однако с того момента, как такой вид появился, запустился механизм самоотрицания интердикции: заняв у наших предков место основного нейродинамического комплекса в их взаимодействии с окружающим миром, имитативно-интердиктивный комплекс неизбежно оказался потенциально направлен и на себе подобных, а это значит, что вся внутривидовая коммуникация палеоантропов протекала в условиях перманентной угрозы. И эта угроза реализовалась в появлении подвида, быстро дивергировавшего в особый вид Homo sapiens.

* * *

Примером человеческого чисто интердиктивного (не контринтердиктивного) поведения может служить младенческий плач, характерный только для человека. Младенец плачет и тем самым прерывает всякую иную деятельность матери или особи, ее заменяющей, «требуя» себя успокоить, – таким образом, по классификации Поршнева это интердикция наивысшего, третьего уровня. Разумеется, что в наше время воздействие интердикции на мать, благодаря развитию у нее второсигнальных механизмов, совсем не так фатально, как оно могло быть на заре человеческой истории, но нам здесь важно отметить, что это именно врожденное поведение, подтверждающее лишний раз, что людьми все-таки рождаются, а не становятся, как любят иногда заявлять моралисты. Вот что об этом писал российский исследователь Олег Тумаевич Вите: