Б) Интердикция у человека в онтогенезе и филогенезе

Все предметы и явления объективной реальности мыслимы, познаваемы – в этом состоит идеальное свойство материи. Правда, идеализм отрицает у материи идеальные свойства: для него, наоборот, материя является одним из «свойств», воплощением идеи. Спор материализма и идеализма разрешится, конечно, совсем не в теории, и тем не менее нельзя обойти вниманием ту особенную роль, которую исследование явления интердикции способно сыграть для усиления в этом споре позиций материализма. Именно в явлении интердикции материя позволяет нам видеть – пусть всего лишь как краткий отблеск, но зато in natura – свое идеальное свойство. Для раскрытия этого тезиса продолжим анализ интердиктивной функции первого слова в онтогенезе человека, начатый Поршневым.

Каким бы ни было первое слово ребенка, оно всегда передает одно и то же отношение, т. е. по сути это одно слово, отражающее невозможность чего-то получить. Во взрослой речи близкое значение выражается словом «нет», – но не тем словом «нет», которое антоним слова «да», а тем «нет», которое антоним слова «есть», т. е. означающим не противоположное согласию несогласие, а противоположное присутствию, наличию чего-либо, отсутствие.

Сделанное замечание крайне важно. Антонимия «да» – «нет», передающая противоположность между утверждением и отрицанием, либо согласием и несогласием, сама по себе подразумевает наличие в сознании какой-то вещи – это всегда утверждение или отрицание чего-то, согласие или несогласие с чем-то. Нельзя утверждать или отрицать, соглашаться или не соглашаться до всякого знания об этой вещи. В этом смысле противоположность «да» – «нет» можно назвать вторичной. Совсем другое дело – противоположность «есть» – «нет». Мы вполне можем констатировать присутствие или отсутствие чего-либо, о чем мы ничего не знаем, какого-то нечто. И можно представить ситуацию, при которой мы бы не знали, что это нечто противостоит или может противостоять каким-то другим нечто, т. е. является вещью в ряду других вещей, так что и сама констатация этого нечто в факте присутствия или отсутствия становится излишней. Таким образом, противоположность «есть» – «нет» первична, она до вещи.

Механика появления первого слова, описанная Поршневым, такова: ребенок тянется к какому-то предмету (первостепенную важность общения с миром для него в этом возрасте имеет тактильный контакт), но ему этот предмет ощутить не позволяют, и в речи присутствующих при этом взрослых звучит слово, которое ребенок повторяет как своеобразную замену неполученному предмету. Это слово закрепляется в качестве «звукового комплекса», который ребенок будет издавать всякий раз, переживая лишение, отсутствие чего-либо. Это и есть интердиктивная функция первого слова – единственная его функция.

Здесь мы можем заметить, что сам Поршнев больше обращает внимание на выражение первым словом отказа, запрещения, «нельзя», а не отсутствия или лишения чего-либо. Такое предпочтение понятно, если вспомнить, что в противоположность большинству исследователей глоттогенеза, рассматривавших проблему в ракурсе «человек – среда», он взялся рассмотреть ее в ракурсе «человек – человек». Однако, не оспаривая в первом слове элемента запрета, мы все же поставим в центр внимания именно элемент отсутствия, поскольку иначе останется риск понимания первого слова в уже речевом смысле – как запрещающего знака, т. е. имеющим и суггестивную, а не только интердиктивную функцию. Таково слово «нельзя» в речи взрослого человека, которое вовсе не аналогично первому слову ребенка, еще не перешагнувшего порог речи. Поршнев и сам настаивает на том, что первое слово «не является “знаком” какого-либо предмета или действия, не имеет “значения”», – следовательно, не имеет и значения запрета, – оно вообще «еще не принадлежит к речевой деятельности»130. Скорее, о нем можно было бы сказать, что это слово – действие, замещающее собой другое действие, невозможное для выполнения, действие с отсутствующим предметом. Служа заменой тактильного контакта с недоступным для ребенка предметом, оно предохраняет его от фрустрации.

В некотором смысле функционально ближе к первому слову в онтогенезе команда запрета, которую дрессировщик адресует животному («нельзя», «фу»), однако есть существенная оговорка. В случае команды дрессировщика мы действительно имеем интердиктивный сигнал, обращенный напрямую к рефлексу, но только в этом случае для самого животного запрет вовсе не является словом: мы не можем представить себе собаку, говорящую сама себе «фу» (звуками или жестом) всякий раз, когда она не имеет возможности получить какую-то вещь. В отличие от команды дрессировщика, первое слово ребенка, хотя и не принадлежит еще к речевой деятельности (речь появится, когда возникнут отношения между словами), все-таки уже слово – «продолжение в социальном теле»131 человеческой особи. Собственно, первое слово уже и не просто интердикция, а «интердикция интердикции» – контринтердикция, т. е. уже не просто команда «нельзя», но в то же время и преодоление этой команды. Первое слово потому и предохраняет ребенка от фрустрации, что то, чего нет, все-таки есть – в самом этом слове.

Итак, к сделанным ранее выводам мы можем добавить следующий: явление интердикции возникает в прямой связи с объективной противоположностью между наличием и отсутствием («есть» – «нет») чего-либо и имплицитно несет в себе эту противоположность. Теперь перед нами задача: из этого объективного отношения вывести субъективность, позволившую развиваться социальности. Для этого рассмотрим логическую выкладку, в которой буквами обозначим нарастающий ряд вещей:

В правом столбце перечисляются отсутствия А, Б, В…, которые «материально» совершенно идентичны друг другу. Отсутствие – пустое место, оно равно самому себе, что бы на его месте ни отсутствовало. Таким образом отсутствие мы можем представить посредником между двумя абсолютно разными вещами. Но в то же время, если необходимо А, то может ли Б его заменить? Нет. И в этом смысле отсутствия уже не равны друг другу: «нет А» – совсем не то же самое, что «нет Б». Их (А и Б) нет в наличной объективной реальности, их нельзя в данный момент ощутить, но они различимы между собой, отражают разнообразие мира, и стало быть, они есть информационно132.