– Я тебя не пытаюсь расколоть, сосед, – Комсомолец тожебыл серьезен. – Мне, лично мне нужно это знать. И дальше меня не пойдет,даю слово. Ты тоже меня знаешь и мое слово знаешь.

– Знаю, – раздумчиво проговорил Марсель, внимательноглядя на собеседника. – Раз так тебе это нужно знать... Большой тайны тутнет. С ОУН я связан не больше, чем с тобой. Даже меньше. Просто мы пыталисьдоговориться и не оттаптывать друг другу ноги. И уже почти договорились, да выпомешали. Доволен, сосед?

– Доволен, доволен...

* * *

Только сейчас Спартак обратил внимание, что Беата пытаетсявысвободить руку из его ладони, которую он сжимал чересчур сильно. Да, нанекоторое время он потерял над собой контроль. И это если не простительно, тообъяснимо. (Но девочка-то какая молодчина! Не пикнет, не вякнет, не шикнет!Понимает, что любой мало-мальский звук сразу привлечет внимание.)

«Невозможно, немыслимо, такого не бывает!» – вот что назойливовертелось у Спартака в голове. И мучительные гамлетовские сомнения: выйти к нимили не выйти? Если б не Беата – вышел бы, не раздумывая. А так – продолжалслушать разговор соседей по коммуналке, вдруг вошедших на тупиковый изаброшенный задний дворик полупритона-полуресторана в городе Львове. Немыслимыйбред, фантастическое совпадение. Ну Марсель – ладно, куда только не закинетворовская фортуна... Но Комсомолец?! Мама в последнем письме вроде упоминалачто-то насчет того, что правильный сосед ушел из райкома комсомола и теперьподвизается на ниве НКВД... однако встретить обоих в не до конца советскомЛьвове?! Не бывает такого...

Вдруг Спартак вспомнил где-то вычитанную мысль. Точнопроцитировать не мог, но смысл пассажа заключался в следующем: есть некийпредел, выходя за который вещь превращается в свою противоположность. А спозиций сегодняшней ночи можно сказать так: случайность бесспорно перешла некийпредел, а противоположность случайности – закономерность. Выходит, их львовскаявстреча закономерна и содержит в себе какой-то смысл, до поры неясный.

«Так и до метафизики докатишься, летчик, надо срочнотормозить...»

* * *

– Доволен, – еще раз повторил Комсомолец. – Раз тыне имеешь к ОУН прямого и непосредственного отношения, то давай расходиться.Пошли, я тебя выведу за облаву. И катись на все четыре.

– Ты это серьезно? – опешил Марсель.

– Серьезнее некуда. Не рассиживайся, некогда.

– А как же ментовский долг, не говоря уж про должностноепреступление?

– Не твоя забота.

– Нет, правда, скажи, – настаивал Марсель, – еслиты всерьез, то зачем помогаешь?

– Можешь мне не верить, но я и сам над этим ломаю голову –зачем...

* * *

– Ушли, – сказала Беата. – Какой странный у нихразговор был, правда? Русский я знаю не хуже твоего, но я мало что поняла. Да ипусть! Выждем минут десять и тоже будем выбираться, хорошо?

– Десять мало, – сказал Спартак, думая вовсе не обезопасности, а о лишних десяти минутах наедине. – Не меньше двадцати.

А потом и вовсе решился. Постоял малость перед прорубью – акак же Жорка, а как в гостиницу поодиночке пробираться, а как же завтрашнийпоезд в восемнадцать часов, прикинул все варианты – и прыгнул в ледяную воду:

– Беата, прекрасная вы незнакомка... Я понимаю всюабсурдность моего предложения, а также прекрасно осознаю, что ваш спутникнаверняка будет весьма недоволен, если не он, а какой-то оккупант проводит вассегодня до дому и будет защищать от прочих оголтелых оккупантов... Но! –тут у него сбилось дыхание. – Но, Беата, завтра у нас с приятелем поезд,мы возвращаемся по месту несения службы. И вряд ли когда-нибудь в ближайшеевремя сможем вернуться в этот прекрасный город... Беата! Позвольте назначитьвам свидание на завтра... Ни к чему не обязывающее. Я просто хочу увидеть вас –и уехать. Может быть, навсегда.

Показалось, или шановна пани действительно улыбнулась втемноте?!

– Ну что вы молчите?.. – выдохнул он.

– Завтра у меня трудный день, – с ноткой неуверенностисказала Беата.

– Ну?!

– Ну хорошо. В два часа возле часовни Боимов, знаете такую?

– Не знаю, но найду!

– Просто короткий тет-а-тет двух случайных друзей, –определила она рамки. – Один, холодный, мирный...

Друзей! Это внушало оптимизм. А то, что пушкинский Дон-Гуанпод словами: «Один, холодный, мирный», подразумевал отнюдь не тет-а-тет, вообщеподнимало на крыльях.

В первый раз прыгая с парашютом, он боялся гораздо меньше,чем сейчас услышать ее «нет».

Она не сказала «нет»!

Июнь 1941 года

В могучем стремительном танке,

Душою изыскан и чист,

Слагает японские танки

Молоденький русский танкист.

Зовут его Гладышев Коля,

И служит он на Халхин-Голе,

Но нравится Коле и всё

Японский писатель Басё...

Была суббота. И настроение было преотличнейшее.

А с чего бы настроению быть другим? Дневная жара спала, наползалвечер, и вместе с ним приходила прохлада. А главное – трудовая летная неделяпозади, позади тренировочные полеты, облеты советско-финской границы,патрулирование неба над Кронштадтом и Красной Горкой, теоретические занятия,отладка машин, ежедневные политзанятия и тэ дэ, и тэ пэ, впереди же –увольнительная до двадцати двух ноль-ноль воскресного дня. Короче, всевоскресенье твое. Сие, правда, не касается того, кто остается на боевомдежурстве. А поскольку очередь Спартака заступать на «бэдэ» лишь в следующеевоскресенье, то бишь двадцать девятого, так отчего ж не порадоваться жизниполной грудью и прочими фибрами организма!

Некоторый диссонанс в настроение вносила, конечно, львовскаяпани Беата, которая в душу запала, но Спартака обманула по всей программе. Ончестно, как дурак, как условились, ждал барышню возле часовни Боимов с половинывторого. Прождал до четырех. Нарушая запрет ходить поодиночке, комкая букет,поминутно сверяясь с часами, ревнуя и рисуя в воображении картины одну«адюльтернее» другой – но гордячка так и не явилась. А потом настала порамчаться на поезд, опоздание было смерти подобно, да и Жорка места себе ненаходил, мечась по перрону. Успели. А в купе Спартак откупорил бутылкуводки и... Ну и позволил себе расслабиться. И даже подрался в тамбуре скакими-то артиллеристами, еле растащили... В общем, глупо себя повел.

Знал же, что бабы – стервы, но вот почему-то купился напольскую пани...

Да ну ее к чертям поросячьим.