Спартаку показалось, что она перехватила его взгляд, и онпоспешно отвел глаза, уткнулся в тарелку с варениками. Негоже в откровеннуюпялиться, неудобно, он все ж таки не рядовой какой-нибудь, а младший летныйкомсостав. Советский военный летчик в первую очередь, а не страдающий отбезделья буржуазный хлыщ. Еще только рот не хватало раззявить. Или игривоподмигивать.

Что бы он себе ни говорил, а не смог не поднять снова на неевзгляд. «Как же я уйду отсюда и больше никогда ее не увижу», – с тоскойподумал Спартак.

Отбивать девушку у мужчины, с которым она пришла в ресторан,он не стал бы и у себя, чего уж говорить про Львов, – дурной тон,жлобство, советского командира недостойное. А в этом Львове еще и политикаможет примешаться. Ведь их с Игошевым специально инструктировали: с местнымнаселением держаться предельно вежливо, на провокации не отвечать, самим непровоцировать, вы не у себя дома, вы на прифронтовой территории, и вести себянадо соответственно, бдительности не теряя ни на минуту, и все в таком роде...

Ну что-то же надо делать! Стоп, стоп. Игошев! Конечно! Пустьон поближе сойдется с ее подругой и все у нее выспросит, адрес возьмет, атам... там посмотрим. Главное – не потерять ее вовсе. Спартак воспрял духом.

* * *

Комсомолец стоял, прижимаясь к холодной каменной кладкежилого дома. Когда кто-то проходил мимо, он старательно изображал пьяного,который возится со своей ширинкой. Ночные прохожие бормотали что-то недоброе вего адрес и ускоряли шаг. Комсомолец ждал условного сигнала. И прождать его,может быть, придется всю ночь. Может, никакого сигнала так и не будет и утро онвстретит у этой стенки. А может, прямо сейчас будет дан знак «отбой».

По-всякому бывает в их работе.

Единственное, что знал Комсомолец, – поступилосообщение от надежного оперативного источника, что в таком-то месте примерно с такого-топо такое время будут находиться лидеры львовского отделения ОУН. Их требовалосьили взять, или уничтожить. Но лучше бы, конечно, живыми. А с мелкой сошкой, чтобудет поблизости, разрешено не церемониться. Трудовые будни...

Месяц назад его вызвали в кабинет Деева.

За окном – Литейный проспект. В кабинете – сизая завеса изпапиросного дыма. На зеленом сукне стола – пепельница с горой окурков, стопкибланков, кипа газетных вырезок, вскрытые конверты с разломанными сургучнымиблямбами, исписанные листы бумаги. На одной стене – портрет Сталина, на другой– Дзержинского.

Напротив Комсомольца – комиссар госбезопасности второгоранга Деев. Его новый начальник.

– Хороший оперативный работник, – Деев в такт словамсжимал-разжимал кулак, – обязан уметь пить. Он должен быть способен принеобходимости перепить того, кого разрабатывает. Если он не умеет пить, толучше всего тогда... что?

– Разыгрывать непьющего, – так ответил Комсомолец навнезапный вопрос.

– Правильно. Соображаете. Теперь представьте. В камересидит, ну допустим, англичанин. И в ком он скорее заподозрит подсадку: ванглоговорящем или в том, кто ни бельмеса не знает по-английски, с кем емуприходится объясняться жестами?

– Во втором. Только...

– Так вот, – начальник дослушать счел лишним, – тоже можно отнести к хохлу, который на дух не переносит русских. Вы слышали обОУН?

– Так точно.

– Они нам очень досаждают сейчас на Западной Украине. Какмогут, мешают становлению там советской власти. Нечего объяснять, какоестратегическое значение имеет для нас этот район. Он граничит с ГерманскойПольшей. Немецкие шпионы, большинство из которых принадлежат к ОУН, тудапросачиваются, как вода в дырявую лоханку. Обстановка там, прямо скажу,чрезвычайно сложная. На местное население опираться трудно. Местное населениепока, откровенно скажу, не на нашей стороне. Есть, конечно, сознательные,актив, но мало их пока, мало... Вот почему я рекомендовал в эту группу именновас.

Деев поднялся из-за стола, направился к окну.

Комсомолец знал, зачем его пригласил к себе Деев, этоизвестно всем со вчерашнего вечера. В Москве создается сводный отряд изоперативных работников со всей страны для борьбы с украинскими националистамина Западной Украине. Значит, его собираются направить в этот отряд отленинградского НКВД.

– Тут нужен не только хороший оперативник, но и политическиграмотный человек, – говорил товарищ комиссар госбезопасности второгоранга, стоя лицом к окну и спиной к кабинету. – К тому же вы работали слюдьми, сумеете, значит, объяснить, провести в массы. Как-нибудь так, –Деев крутанул пальцами, – не по шаблону объяснить, чтобы вышло доходчиво.Это там сейчас, может быть, важнее, чем изобличать и задерживать. Впрочем, изадержать вы при случае сможете, уже убедился. Словом, вы должны справиться. Новы мне скажите, вы сами чувствуете в себе силы заниматься сейчас работой?

Деев обернулся.

Нет, Комсомолец и не думал отказываться. Наоборот, он былрад, что комиссар госбезопасности второго ранга выбрал для этой командировкиименно его. Но почему-то, перед тем как сказать «да», он подумал: интересно, ачто будет, если он откажется? Как в этом случае изменится его жизнь? Неужели неизменится?

Но он, конечно, согласился. И вот он, Львов...

* * *

Спартак вышел из зала не столько из-за того, что потянуло взаведение, которое хоть раз за вечер, а посещать приходится. Это уж так,попутно, заодно. А захотелось ему – стыдно кому признаться, потому и не станетпризнаваться, а то засмеют, – захотелось проверить, рассеются ли чары.«Может быть, виноват чертов полумрак вкупе с некоторой духотой и двумя бокаламисухого вина, – вот что пришло в голову. – Надо проветриться, а то неровен час и вовсе голову потеряю».

Высоченный субъект словно из воздуха соткался, не было его –и вот он рядом. И пошлепал сзади по коридору. И было совершенно очевидно, чтоне отстанет. Доведет до заведения и отведет обратно. А Спартак не собиралсясразу возвращаться к столу. Ему хотелось выйти на улицу, перекурить на свежемвоздухе, поглядеть на ночной Львов. И как-то не очень его радовало иметь этудолговязую тень за спиной. «Нарочно ведь издевается над советским летчиком,хочет хоть нервы немного подергать, если ничего другого нельзя», – созлостью подумал Спартак.

Ага, так и есть! Спартак потянул на себя стеклянную дверь,разрисованную синими и желтыми цветами и украшенную силуэтом головы в цилиндре(для жентельменов, значит), а его конвоир опустился, или, вернее сказать,провалился в массивное кожаное кресло. И было очевидно, что в нем и станетдожидаться «господина летчика».

Спартака вдруг охватило мальчишеское озорство. «Ах так!Хочешь сказать, что я, дворовый пацан, не сделаю тебя? Врешь, дылда!» Внутритуалет напоминал скорее апартаменты дворца: пол под мрамор, на стенах плафоны ввиде головок тюльпанов, дверцы кабинок из обожженного дерева, чистота повсюдупрямо-таки медицинская. Окно закрывает портьера красного бархата, простотеатральный занавес какой-то. Погоди-ка, погоди... А ну-ка! Спартак откинулпортьеру. Закрашенное краской, достаточно большое окно закрыто на шпингалет.Этот шпингалет Спартак легко отодвинул, распахнул окно, выглянул наружу.