А сейчас Кемень и Микола внимательно слушали молодогомосковского вора по прозвищу Марсель.

– ...Вот наши воровские законы начисто не совпадают сментовскими законами. Но уживаемся ведь как-то. А особенно не любим, что мы,что менты, как раз тех, кто отступает от законов. Договорились же с вашимиворами, верно, Колун? Тоже было нелегко...

– Я понимаю, зачем вам нужна договоренность. Я не оченьпонимаю, зачем она нужна нам? – раздумчиво спросил Кемень.

– Наши возможности, – сказал Марсель. – Про зоныуже было сказано. Помимо того, у нас кругом тысячи глаз. На каждой улице глаза,на каждом вокзале, в каждом поезде – везде. Надо отыскать человека –пожалуйста. Надо вовремя разглядеть легавого – пожалуйста. Или, допустим, вашсхрон с оружием эти глаза углядят. Понятно, сами не тронут, а пойдет поцепочке, что с этим делать? А делать можно разное: себе прибрать, сдать властямот греха, а можно оставить все как есть. Все зависит от того, как люди заранеедоговорились. Или же они не договаривались ни о чем. Кроме того, каналы черезграницу. Мы можем мешать друг другу и тем самым помогать погранцам, а можемнаоборот – помогать друг другу и жить спокойно...

Микола наклонился к Кеменю, прошептал в ухо:

– Толковый парень этот Марсель. Вот с ним можно иметь дело,если он достаточно влиятелен у своих. А второй мне не нравится...

* * *

На сцену вышла немолодая женщина, одетая в черное сблестками платье до пола. При ее появлении моментально умолкли звякавшие вилкии ножи, наступила тишина. Пианист сыграл музыкальное вступление, и женщиназапела.

Как назывался этот музыкальный жанр, Спартак не знал,невеликий был в этом специалист. Может быть, джаз, только совсем не похожий наУтесовский или на тот, который любил насвистывать капитан Лазарев – первыйучитель летного дела для Спартака в училище. Маленький, тщедушный, плешивый –но в воздухе он вытворял такое, что не только у курсантов, у бывших летчиковдух захватывало.

Спартак вспомнил первую свою встречу с капитаном. Их тогда,зеленых пацанов, едва обустроившихся в казарме Ворошиловградского летногоучилища, вызвали на поле, построили. Механик в промасленной робе подкатил кодиноко стоящему истребителю тележку, на которой лежал пузатый, с тремякрасными полосками на верхнем торце баллон (сжатый воздух), установил наоткидной опоре. Открыл лючок в передней части фюзеляжа, вставил в него шипящийзмеей шланг от баллона, накрутил на переходник, проверил маховичок у горловины.

Капитан Лазарев (тогда Спартак понятия не имел, кто таковэтот сморчок) с трудом полез в кабину – ступеньки были ему высоковаты. Средикурсантов послышались смешки. Потом другой механик провернул винт, моторбулькнул, закудахтал, взревел, и лопасти слились в полупрозрачный круг.Поднялся пыльный ветер, пилотки приходилось держать обеими руками, чтоб несдуло. Тем временем Лазарев покачал элеронами, оперением киля. Показал большойпалец. И, подталкиваемая двумя техниками, машина выкатилась на полосу, прошламетров восемь, некоторое время мотор гремел, набирая обороты, Лазарев отпустил тормоз,и самолет рванулся вперед.

Капитан развернулся над полем около далекого леса, вернулся– и ввел истребитель в первый вираж... И тут такое началось! Форменная феерияголовокружительных фигур, выполняемых одна за другой и без всякой системы. Глазне успевал следить за маневрами, производимыми на предельной скорости, чтоназывается – со струями. Самолетик болтало в воздухе, как осенний лист, иневозможно было поверить, что этим хаотичным кружением управляет человек. То идело казалось, что машина не выдержит перегрузок и либо развалится в воздухе,либо со всей дури долбанется о землю. Ничуть не бывало! В последний моментЛазарев укрощал машину и бросал ее в новую заковыристую фигуру...

Потом он посадил истребитель, вылез из кабины и снял реглан,оставшись в пропитанной потом гимнастерке.

И неожиданно подмигнул запанибратски Котляревскому – да-да,именно ему, хотя курсантов с открытыми ртами стояло вокруг множество:

– Ну что, боец, хочешь так летать?

Спартак лишь судорожно кивнул в ответ...

Готовили их, конечно, – как вспомнишь, так вздрогнешь.Тренажеры, матчасть, политзанятия, физподготовка. Изо дня в день. Прыжки спарашютом. Полеты в «спарке». Потом, когда допустили до самостоятельныхвылетов, летали днем, летали ночью, поэскадрильно, звеньями, парами и поодиночке.Отрабатывали навигацию без наземных ориентиров – и это было хуже всего, потомукак очень быстро привыкаешь ориентироваться по сети дорог, населенным пунктам ирельефу местности. Практиковали перехваты на предельной высоте и предельнойдальности. Учили фигуры высшего пилотажа и правила воздушного боя.

Но ведь выучили, а?! И теперь Спартак мог бы, пожалуй,потягаться с Лазаревым...

Спартак поискал, с чем можно сравнить мелодию, которуюисполняла женщина на сцене, и нашел – с густым терпким вином, какое он пробовалоднажды на восемнадцатилетии соседа по дому Борьки Корнилова. Вино привез вплетеном кувшине из Сухуми какой-то родственник матери. Вливалось несколькотяжеловато, но от него сразу же приятно кружилась голова. Как кружит сейчасголову голос певицы – густой и волнующий... как то вино.

Посетители ресторана парами поднимались из-за столиков,выходили на площадку перед сценой и танцевали, как показалось Спартаку, нечтосреднее между вальсом и фокстротом.

– А вот это уже интересней, – Жорка Игошев утер губысалфеткой, отодвинулся от стола. – Вижу цель. Летчики, на взлет!

Игошев направился к столику, за которым сидел пышноусыймужчина с двумя спутницами – одну из них он как раз повел танцевать. Над второйсклонился бравый советский летчик Жорка. А ведь пришлось Жорке ее ещепоуговаривать! Под лейтенантским напором та, конечно, не устояла, но все же,все же... В Ворошиловграде, завидев подходящего к ней летчика, девушкасама бы сделала шаг навстречу.

Спартак с любопытством поглядывал на то, как Игошев танцуетэтот облегченный вариант фокстрота, вряд ли ему знакомый. А ведь и ничего, иполучается. Знай наших!

Взгляд Спартака как-то сам собой перескочил с Игошева и егоспутницы на спутницу того самого пышноусого мужчины. За столиком она сидела кСпартаку спиной, но даже со спины ею можно было любоваться. Что за прелесть этиволосы, волнами спадающие на плечи, сколь поразительно прямо держит спину, какест и поднимает бокал, как наклоняется к собеседнику, как откидывает волосы, –все это она делает, словно находится на сцене и играет в пьесе благовоспитаннуюдворяночку, какую-нибудь княжну, только что окончившую институт благородныхдевиц. Но ведь она ничуть не играет, она совершенно естественна, и оттого, какговорят в этих краях, «глаз от нее отвести не можно». Завораживает взгляд сиезрелище. Наверное, все потому, подумал Спартак, что подобных изысканных манер(именно это слово пришло на ум) он у девушек никогда прежде не видел.(Фабричные работницы, колхозницы, дети пролетариев из коммуналок, откудавзяться манерам!) Сейчас же он узрел ее еще анфас, и в профиль, и в полныйрост. И уже не смотрел ни на кого другого. Черт возьми, бывает же такаякрасота! Как жарко здесь...