Она вновь поникла и вернулась на постель. Снежные волосы упали на лицо, край рубахи задрался, когда она подобрала под себя ноги, но поспешно одернула его. Сложно оторвать взгляд от голых ног. За ночь не насмотрелся?

— Чудеса… — пробормотала леди, поглаживая кожу на пятке. Незримая хватка сковала мне горло. Я с усилием сглотнул. Душно...

Я вернул браслет из колбы на руку и распахнул ставни, пропуская влажный, тяжелый воздух. У Дерева Казни чукачи притащили мне равирава на обед. Пусть пока живет. Позже освежую и нарежу заготовки.

— У вас нет жениха? — осведомился я на всякий случай, оборачиваясь к леди. Она покачала головой, смотря на меня исподлобья.

Чем эдаким она мне поможет в замке? Но Мерабадикадилена никогда не ошибается. Сказала, леди тайное оружие — так и есть.

Правда, им она станет, только когда наш мир примет.

А если шаманы не подскажут ничего толкового? Жениться на ней? А потом стать драконом и обречь себя на одиночество?

Ай! Сейчас голова взорвется!

Я сорвал болтающийся платок на шее и швырнул его в угол. Скинуть бы напрочь всю одежду, мешает как никогда. Но леди! Ратрх тресни, мне что, теперича постоянно одетым дома ходить?!

— Вы резко отказались потому, что я для вас некрасива? — Голос подрагивал. Почему она вновь тревожилась? Или не… Она боялась. Смотрела на меня, точно загнанный зверек. Красива ли? Что такое красота? Кристально чистое небо — ее глаза такого же цвета. Снежные вершины гор — ее волосы на свету искрятся будто снег. Изящные цветы сакундры — ее стан столь же гибкий и стройный.

На красивое смотреть бы вечность… Вот и я смотрел долго на ее тонкие губы, пусть не подобрал сравнения, на что они похожи, но… Никогда прежде ничто настолько нежное и горячее ко мне не прикасалось, как тогда в темной нише.

— А вы, леди, молчали. Согласны с предложением шаманки?

Ее брови подскочили, рот раскрылся. Она оробела, не выкрикнула «да!», но и не отрицала! Леди не против выйти за меня? Да, мне говорили, я красив, с девичьей точки зрения. Силен, умен. У меня есть дом. А вокруг еды — завались.

— Если мы вернем Эклер в другой мир, здесь не останется людей, — смущенно промолвила она. — Правильно? Не знаю, что с вами случилось, но вы останетесь одиноким…

Печется обо мне?

— Если мы украдем артефакт, сможем вдвоем отправиться ко мне домой. Пусть там нет магии, но… зато есть технологии. О, вы подобного не видели!

Десять кмефрунов идти к цели, чтобы в итоге отказаться от тела дракона и не вернуться в семью? Ради чего? Ради нее?

Леди уставилась на меня. Вот ее глаза сверкали, как водная гладь под лучами небесного светила, а в следующий миг слезы смыли свет. Я ничего не ответил, но, кажись, по моему выражению лица ясно — идея не ахти.

— Дура… какая же я дура… простите. И забудьте обо мне. — Леди спрыгнула с постели, прикрывая рукой веки от меня, и метнулась к двери. Край рубахи вновь подскочил, но тонкие руки сразу потянули его вниз. А через шаг задергали щеколду.

Что с ней? Снова успокаивать? Поглаживания неважно помогают, тогда что делать? Чем еще люди успокаивают друг друга?

Металл лязгал, леди всхлипывала, колотила кулачком по двери, а я топтался на месте, как дурень. Я ведь долго наблюдал за людьми, учил повадки и язык. Но с девицами знания не практиковал. Все выветрилось… Твердила шаманка, знания без практики, что растения без светила и воды. Засохнут, пропадут.

Так, так… Кажись, на окраине Эклера я однажды наблюдал за тем, как высокая леди в саду за домом навзрыд расплакалась, раскричалась, рвала цветы и швырялась в мужа. Снежноволосая леди ничем не швыряется, но похоже выглядит. Тогда он в саду успокоил девицу весьма диковинно.

Леди мне не жена, но, рартх забей, какая сейчас разница?

Я ринулся к двери, дернул леди на себя, развернул и насильно прижал лицом к груди. Забрыкалась. Заколотила меня по ребрам, то есть по мощной броне тросов. Я крепко держал: левой рукой голову, правой — обхватил чуть ниже плеч. Ее лоб и нос уткнулись мне как раз выше колец тросов, ровно между лацканов жилетки, в голую кожу, которая мигом стала влажной от слез.

Жарко. На грудь точно горячих углей насыпали. Жжет, щемит, но сил нет стряхнуть.

Леди слабее и слабее стучала кулачками по броне тросов, пока не опустила руки. Молча стояла всхлипывая. Ай да я, ай да крылья могучие! Успокоил!

Кто теперь меня успокоит? Хорош дуреть! Леди не буянит, можно отпустить. Зато внутри меня и внизу все буянит. Нет, не отпущу.

Она несмело сомкнула руки за моей спиной. Прижалась ближе. Зарыться бы носом в ее волосы, сорвать с себя одежду, стащить с нее рубаху и прижать собой к кровати. Мне кажется, ощущения будут потрясающие!

Но леди мне не жена, я не имею права подобное вытворять. Так вроде бы заведено у порядочных людей. У драконов чуток по-другому. Если мы выбираем драконицу для соития, то больше не разлучаемся с ней.

Со снежноволосой леди мне придется разлучиться. Может, в артефакте хватит заряда вернуть ее домой. Может, и не хватит… Но она всего лишь человек.

— Леди, вы не дура. Не смейте так думать. Просто вы почти ничего обо мне не знаете. У меня тоже… есть семья. И я хочу в нее вернуться. Драконом.

Опоздала. Теперь томиться в очереди?

Храм Высшего демиурга бесподобное и приятное место. Но сегодня не вдохновляли безупречной белизной высокие стены, не завораживали кружева символов на колоннах, не притягивал взор купол с ликами демиургов.

Лишь приковывала пустота в веере брызг над фонтаном — там в один миг загорится мое имя.

Скорее бы сдать отчет Его Могуществу и броситься в мир к Деяну.

Деян… В одиночестве я часто звала его по имени, будто он вмиг появился бы рядом, обнял со спины и унял боль.

Я неправильная эфороса. Не добросовестная, не строгая, не бесчувственная, как положено. Возможно, дело в том, что я слишком сильно отдавалась работе, когда служила музой, поэтому не зачерствела. И слишком мало лет прошло с того времени, как умерла в теле лесной эльфийки.

Но начиналось все замечательно.

Я ушла вслед за великим императором, с его свитой. Таковы обычаи: хоронить всех, даже императрицу и гарем любовниц. Меня продал ему в рабство отец, чтобы император пощадил маленький лесной народ и позволил убежать за горизонт. Я не была особенной — император коллекционировал девушек из разных рас. Я половину своей короткой жизни провела в гареме — отдали меня в тринадцать, а умер император, когда мне исполнилось двадцать пять. Передо мной стоял выбор: либо страдать, либо полюбить свою жизнь. Императорский гарем делился на тех, кто смирился и с переменным успехом радуется жизни, и на тех, кто плачет днями напролет.

Я ничего не выбирала. Как ни относись к кандалам — они не разомкнутся. Для себя я не могла ничего изменить. Зато могла изменить для других — сделать так, чтобы император больше не забирал молодых девушек из семей, чтобы больше не сжигал города, чтобы больше не лилась кровь.