Я изо всех сил стараюсь сохранять жизнерадостность и видеть во всем светлые стороны. Но это не так легко, когда лежишь мордой в холодном колючем снегу и не можешь шевельнуть ногой.

Изрядно повозившись и подергавшись, я освобождаю ногу. И принимаю решение: распилить елку надвое. Тогда ее будет в два раза легче нести. Я скидываю с плеча рюкзак, чтобы вытащить пилу.

Между деревьев кто-то стоит. Я леденею. Ломаются сучья. Кто-то пыхтит. Быстрое, короткое сопение.

Из-за деревьев в нескольких метрах впереди меня появляется огромная бесформенная фигура. Она что-то волочет за собой по снегу. Я пригибаюсь и сажусь на корточки. Амбал останавливается перевести дух. Он присвистывает и хрипит, облако пара вырывается из его рта. При нем аккуратная маленькая елочка. Наконец мне удается разглядеть круглое щекастое лицо с круглыми перепуганными глазами.

Это Терье собственной персоной.

Он вздрагивает.

— Ты что здесь делаешь? — спрашивает он испуганно.

Я молчу, не зная, что ответить. Терье замечает мое утопленное в снегу дерево. Он оглядывается по сторонам.

— Иди ко мне! — шепчет он.

Я берусь за свою елку и ползу к Терье. Это нелегкое дело. Снег тормозит, дерево тянет назад. Пот льется, дыхалка кончается. На несколько метров до Терье уходит вечность.

Терье охает, вздыхает и закатывает глаза к небу. Потом выдергивает у меня дерево.

— Я возьму это, а ты мое! — командует он, взваливая дерево на плечо. Он идет впереди. Верхушка елки метет снег чуть впереди меня, расчищая дорожку. Я плетусь следом, с маленькой елочкой на плече.

Мы доходим до моего дома. Терье раскраснелся, как свекла, с него льет пот. Я лишь чуть-чуть запыхался. Идти вторым полегче. Хотя и так ясно, что я и сам прекрасно дотащил бы эту елку. Потратил бы чуть больше времени, но дотащил.

Терье скидывает елку у стены, хлестнув по ней ветками с резким звуком.

— Тише! — шепчу я. Неизвестно ведь, не напугает ли маму это шуршание.

Терье смотрит на меня сердито, он раздосадован.

— Это сюрприз! — говорю я. — Мама ничего не должна знать.

Терье мрачнеет. Я прямо вижу, как у него в голове ворочаются мысли. Но вдруг его лицо проясняется, и он кивает заговорщицки — понятно, понятно.

— В темноте сидите? — говорит он.

— Электричество вырубилось, — объясняю я.

— Но к Рождеству включат? — спрашивает Терье.

И в голосе его звучит чуть не грусть.

— Не уверен, — вздыхаю я.

— Да ты что, вам же нужно электричество! — горячится Терье. — Без него вы телевизор смотреть не сможете. И елку не зажжете. И света не будет.

«Вот зануда!» — думаю я сперва. А потом вдруг как обрадуюсь.

Папа Терье наверняка сумеет починить электричество.

Он же мужчина. А девять из десяти мужчин умеют с электричеством обращаться, многие из них вообще работают электриками. И я видел собственными глазами, как Торстейн чинил торшер!

— А папа твой часом не электрик? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Терье.

— Но некоторый опыт по части электрики у него имеется?

— О, да! Он однажды грохнул на пол телевизор, но сумел его оживить.

— А электричество он починит?

— Не вопрос!

Я больше не могу сдерживаться. Мое лицо превращается в одну большую улыбку. Все устроилось! Здравствуй, Рождество!

Все неприятности и расстройства растаяли, как снег.

— А ты уговоришь его починить нам свет?

Внезапно Терье деревенеет. Глаза становятся черными и жесткими. И он быстро-быстро мотает головой.

— Нет, конечно. Этого он не может.

Волна злости окатывает меня.

— Ты только что говорил, что он справится!

— Я погорячился, — говорит Терье. Берет свою елочку и делает шаг к дороге. Гадостное чувство расползается, видимо, из позвоночника. Я перехожу на подхалимский голос.

— Пусть хотя бы попробует.

— Нет, это плохая идея.

— Ну а как нам обходиться в Рождество без света и электричества?

Терье опускает глаза в пол.

— Это тоже не очень… — бубнит он.

Я встаю перед ним.

— Кроме него, никто нам не поможет.

Терье мотает головой и отворачивается.

— Он только все испортит…

— Пожалуйста! Ну можно он попробует?

Терье мотает головой, но гораздо менее решительно.

— Мы же с тобой лучшие друзья! — говорю я.

Терье боязливо поднимает на меня глаза. Они грустные. Терье отворачивается.

— Хорошо, — бубнит он. — Попробуем.

И добавляет совсем тихо:

— Завтра.

— Надо сегодня ночью, — отвечаю я.

— Не выйдет.

— Это будет сюрприз. Для мамы.

Терье косит глазом на окна спальни.

— Главное, чтобы она ничего не услышала, — говорю я.

Терье снова оборачивается ко мне. Вздыхает.

— Попробую, — говорит он. — Не знаю.

Закидывает на плечо елку и уходит.

— Приходите после одиннадцати! — шепчу я ему вслед.

Терье не оглядывается.

Я стараюсь занести елку в дом, не поднимая шума, но ветки предательски и неприятно шелестят по полу.

— Что там происходит? — спрашивает мама из своей комнаты. Голос немного звенит.

— Это я!

Я прислоняю елку к книжной полке.

— Ты не забыл накинуть цепочку?

— Нет, конечно, — кричу я в ответ и быстро накидываю цепочку.

Мама улыбается, но вид у нее бледный. Изо рта вырывается облачко пара.

— Может, все-таки попробовать немного лоботомии? — мямлит мама. И закрывает глаза. Веки совсем сморщенные.