Я рывком сажусь в кровати и смотрю в окно. Папаша Терье лежит на земле и отчаянно дергается, пытаясь подняться на ноги. На нем полное юлениссевское обмундирование. Рядом опрокинутый помойный бачок. Торстейн стонет, Терье шикает на него, как полоумный. Шиканье, надо сказать, сильно перекрывает сам шум.

— Ну могу я вскрикнуть, если упал! — стонет Торстейн.

Первым делом я бегу к маминой двери. Слава богу, мама дышит сонно и ровно, и я аккуратно притворяю дверь.

Потом бросаюсь к входной двери и распахиваю ее.

— Потише! — шепчу я. — Мама спит.

Терье протягивает отцу руку, Торстейн было хватается за нее, но снова поскальзывается и падает. Терье подходит ко мне, с неохотой переставляя ноги.

— Мы лучше пойдем домой, — говорит он. Лицо у него совершенно взопревшее. — У папы на работе отмечали Рождество.

И он характерным образом щелкает себя пальцем по подбородку.

Торстейн поднимается на ноги и, шатаясь, бредет к нам.

— Это тут пр-роблемы с элес-сричеством? — рычит он.

— Да, — говорю я. — Только тихо. Мама спит.

Я пристально и сурово смотрю на него, чтобы он осознал всю серьезность моих слов. В его глазах что-то смещается. Похоже, он меня понял. Во всяком случае, кивает он с энтузиазмом, совершенно не боясь истрепать накладную бороду. Потом прикладывает палец к губам и тянет: «Тш-ш». Широко шагая, поднимается по лестнице. Терье с ужасом оглядывается на меня, потом хватает папу под руку. Торстейн отпихивает его и идет дальше.

Когда он переваливает через порог, я вытягиваю руку и держу его, не пуская дальше. Потом встаю на колени и развязываю ему шнурки. Терье садится на корточки и держит ботинки, так что Торстейну остается только сбросить с себя башмаки. С этим он отлично справляется и на цыпочках крадется в гостиную. Он двигается так тихо, что мама не услышала бы его, даже если б не спала.

Но на самых подступах к дивану случается крупная неприятность. Торстейн запутывается в своих ногах и падает всем своим обрюзгшим телом. В последнюю секунду он успевает выставить перед собой ногу, так что направление падения меняется и он приземляется мордой на кровать.

Мы с Терье вздыхаем с облегчением.

— Слава богу, — бормочет Терье.

Торстейн меряет его строгим взглядом и беззвучно шикает.

— У меня от всего этого такая жажда, — говорит Торстейн, наконец садясь на кровати прямо. — У тебя попить ничего нет?

Я отправляюсь на кухню, Терье идет за мной.

— Дай ему воды, — говорит он.

Торстейн разочарованно смотрит на воду в стакане.

— Я думал о чем-нибудь покрепче, — бурчит он.

— У них нет ничего крепче, — отвечает Терье. — Мама Джима не пьет.

Папа смотрит на Терье тяжелым взглядом.

— Ладно, — соглашается он и отхлебывает глоточек.

Потом осторожно ставит стакан на столик.

— Значит, электричество пропало?

Я киваю.

— А где ты видел его в последний раз?

Он хитро улыбается в свою накладную бороду. Я показываю на розетку. Папа Терье спокойно кивает.

— Попробуем его вернуть, — говорит он. Потом закатывает рукава красного халата и снимает бороду.

Терье стоит на часах возле маминой комнаты. Если он услышит что-то подозрительное, то должен сразу же подать нам сигнал.

Я свечу фонариком, а папа Терье снимает коробку с розетки. Он тяжело дышит, как будто долго бежал. Руки у него дрожат. Он вырезает кусок провода, откидывает его и начинает соединять обрезки.

— Тут перегорело малость, — шепчет он.

Приворачивает на место розетку.

— Все, включайте свет, — шепчет он.

Электрощиток висит прямо у двери маминой комнаты. Торстейн идет к нему, театрально поднимая колени. Он думает, мы развели всю эту таинственность, чтобы позабавиться. Знал бы он. Если мама вдруг обнаружит его в квартире, она с ума сойдет.

Я торопливо проскальзываю к щитку первым и осторожно открываю его. Торстейн кладет толстый указательный палец на один из тумблеров. Я свечу фонариком. Торстейн смотрит на меня и горделиво улыбается. Терье заглядывает из-за его плеча.

Раз — и Торстейн опускает тумблер. Никакого света не появляется.

Его улыбка превращается в гримасу. Он издает громкий стон.

Я холодею от ужаса.

— Тише! — строго шепчу я и показываю глазами на мамину комнату. Торстейн лишь закатывает глаза и обреченно вздыхает.

— Мне уже дышать нельзя? — ворчит он.

Достает отвертку и принимается крутить что-то в щитке. Толстые пальцы дрожат, отвертка все время соскальзывает с головки шурупа. Лицо кривится в странных гримасах, и он то и дело постанывает. Медленно, но Торстейну все-таки удается отвинтить все шурупы и снять щиток. Под ним клубок проводов, черных и красных.

— Нашел! — радостно шепчет он, выдергивая из клубка красный провод с обгоревшим концом.

Все починив, Торстейн прикручивает на место щиток и вытирает со лба пот.

— Включи елку в розетку, парень, — говорит он мне, хлопая по плечу.

Я подхожу к елке, беру провод, наклоняюсь к розетке и оглядываюсь на Торстейна. Он кивает как будто с нетерпением. Я делаю вдох — и боязливо вставляю вилку в розетку. Вот он, момент истины.

Торстейн проходит пальцами по тумблерам в щитке, и в ту же секунду вспыхивают огни на елке.

У меня такое чувство, что я выиграл в лотерею миллион.

Мягко светят лампы, а у огоньков на елке вид по-настоящему рождественский. Все, дело сделано! Здравствуй, здравствуй, Рождество!

И папа Терье тоже очень доволен. Его щекастое лицо превратилось в одну большую улыбку. Терье сияет почти так же. В глазах обоих отражаются огни елочных фонариков. И я в первый раз замечаю, что Терье похож на своего папу. Этой вот симпатичной улыбкой. Когда он забывает щериться, как питбуль, и улыбается, вид у него обычный, очень даже нормальный. И мне в такие минуты кажется, что я почти что люблю его. Вдруг Терье серьезнеет.

— Нам пора уходить, — говорит он.

Папа кивает.

— Угу, — гудит он.

Терье опускается на корточки, чтобы помочь папе обуться. Я присоединяюсь к нему, и мы довольно быстро и почти бесшумно обуваем Торстейна. Терье прихватывает с дивана накладную бороду, и Торстейн тут же нацепляет ее на себя.

— А здорово получилось, — улыбается Торстейн.

— Спасибо! — шепчу я. — Отлично сработано!