Александр сразу заявил отцу, что любит Марию Мещерскую и решил отказываться от трона.

Император не стал читать своему сыну нравоучения, а лишь сказал, что императором становятся «не по своей охоте» и что цесаревич должен действовать в соответствии со своим «призванием».

Он слушал отца и вдруг как-то по-особенному осознал, что всего две недели назад, 4 апреля 1866 года, у ограды Летнего сада состоялось покушение — террорист чуть было не застрелил его отца. И только за то, что тот был императором. Российским императором! Ведь в тот же день он сам, цесаревич Александр, записал в дневнике: «Боже мой, что за люди! Стрелять в государя! Какие-то выродки! Что он им сделал, как у них могла подняться рука! Безумцы! Ведь папá так много делает для России: он отменил крепостное право, проводит многие реформы, которые должны укрепить государство и привести к миру и процветанию. Он работает целыми днями, не жалея себя, не покладая рук, но находятся выродки, не дорожащие Россией, ум которых отравлен ядом европейских учений». Написал в суете влюбленности и забыл об этом. Как мог забыть!

Он как-то неожиданно и остро ощутил, что является продолжателем дела отца, дела, которое слишком ко многому обязывает. И поэтому, когда отец приказал готовиться к поездке в Европу, уже не стал перечить ему и настаивать на своем.

И сам же принял решение завершить перед этой поездкой все отношения с Марией. Завершить, потому что вспомнил слова деда, который говорил: нельзя начинать новое, не закончив старое. А он понимал, что эта поездка в Европу может принести в его жизнь новое и, может быть, даже неожиданное. И это новое, возможно, будет связано с Дагмарой. Мысли о встрече с принцессой рождали неясное и трепетное волнение.

Разговор Александра и Марии о том, что между ними все кончено, состоялся в Царском Селе, в пустой комнате Царскосельского лицея.

Разговор был трудный, но Александр старался держать себя в руках. На последней странице дневника он написал:

«Это было прощание с моей молодостью и с моей отчасти беспечной жизнью. Теперь настает совсем другое время, серьезное, я должен думать о женитьбе, и дай Бог найти мне в моей жизни друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь я с М. Э., которую любил как никого еще не любил и благодарен ей за все, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю, наверное, любила ли она меня, или нет, но все-таки она со мною была милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами, которые так и останутся между нами».

На следующий год княжна Мария Мещерская вышла замуж за миллионера Павла Павловича Демидова.

Спустя два года, подводя итог той переломной эпохи в своей жизни, цесаревич Александр писал князю Мещерскому: «Я, совершенно как и Вы, смотрю на все перемены, происшедшие в последнее время, как на благословение Божие и даже как на чудо!..

Да, Владимир Петрович, много мы пережили с Вами, и Вы видели, я совершенно уверен, всю страшную борьбу, которая происходила в моей душе, и всю эту бурю страстей, которая одно время овладела мною совершенно, но Господь помог вырваться из нее, и я постоянно благодарю Его за эту помощь, в которой я очень нуждался».

Минни

Из «Полного послужного списка наследника цесаревича Александра Александровича»:

«1866 год

— Отправился на Императорской яхте «Штандарт» в Данию, где посетил в Ааргузе сельскохозяйственную выставку 29 мая.

— Возвратился — 2 июля».

Минни. Так называли датскую принцессу Дагмару в семье Александра II.

Именно посещение Дании, в которой жила принцесса Минни, было обозначено первым пунктом европейского маршрута наследника на яхте «Штандарт». Александр понимал, что такой маршрут был составлен отцом не случайно. Родители очень надеялись, что молодые люди найдут общий язык.

28 мая 1866 года цесаревич посетил могилу старшего брата Никсы в Петропавловском соборе. Он горячо молился и долго стоял у ограды, наедине со своими мыслями.

На следующий день императорская яхта «Штандарт» с цесаревичем на борту вышла из Кронштадта и взяла курс на Копенгаген.

Яхта была названа в честь петровского фрегата «Штандарт». Нос судна украшали овальный щит под короной и рельефы в виде двух императорских штандартов — символов царской власти.

Личные помещения Александра II были отделаны черным деревом и темно-красной кожей, а будуар и спальня Марии Александровны обиты стеганым голубым атласом.

На корме находились роскошная полукруглая гостиная и просторные помещения для царских приближенных, в носовой части — благоустроенные каюты для офицеров.

Александр Александрович занял каюты отца.

Впервые, отправляясь в дорогу, он сменил привычный военный мундир на штатский костюм.

* * *

Все русские императоры и великие князья носили только военные мундиры. Еще дед, «Ап-Papá», Николай I, говорил, что ношение мундира было обязательно, поскольку российский царь — это офицер на троне.

К мундиру приучали с детства. Все первые военные мундиры для великих князей, своих внуков, Николай I заказывал сам. Существовала традиция, по которой мальчики из дома Романовых с пяти до семи лет носили солдатские мундиры, с семи до шестнадцати лет — штаб- и обер-офицерские, а после шестнадцати лет — генеральские.

Потому военная форма была для всех самой удобной и естественной одеждой. Даже дома. Любимой домашней одеждой Николая I был «военный мундир без эполет, потертый на локтях от работы за письменным столом».

С ношением военной формы были связаны так называемые «мундирные потери». Они стали регулярными и чуть ли не обязательными со времен Николая I. Их с удовольствием и радостью обсуждали в семейном кругу. Потери эти исчислялись в пуговицах.

Дело в том, что Николай I любил детей. И не только собственных. Развивая систему кадетских корпусов, Николай I внимательно следил за ними и регулярно их посещал. Эти-то посещения и выливались для царя в серьезные «мундирные потери». Но на эти «утраты» шли вполне сознательно.

Свидетели этих посещений рассказывали: «Государь входил в зал, где нас кишело до 400 ребят и стоял гул, как в громадном птичнике, где разнопородные гогочут и щебечут по-своему на все лады. «Здорово, детки!» — говорил он голосом, которого уже после никогда не забудешь, и вдруг мертвая тишина воцарялась в зале.

«Ко мне!» — и опять взрыв шума и такая мятка вокруг него, как в муравейнике.

Нередко он ложился на пол.

«Ну, подымайте меня», — и тут его облепляли, отвинчивая пуговицы на память, и т. д.

Всего более страдал султан шляпы, ибо все перья разбирались, как и пуговицы, и в виде памяти клеились в альбомы».

Все домашние знали, что традиция «откручивания пуговиц» была не только в кадетских корпусах, но и в институтах благородных девиц.

Сын Николая I Александр II также любил военную форму. Его дети, в том числе и цесаревич, тогда еще мальчишка, любили заглядывать в приемную в Зубовском флигеле Екатерининского дворца в Царском Селе. Там Александр II держал часть «военно-мундирной» коллекции Николая I. Стены приемной украшали картины с изображениями военных, «под стеклянными колпаками стояли куклы, изображающие ординарцев» в форме различных полков русской армии.