Они пробыли в кафе совсем недолго – Аня неожиданно засобиралась домой.

– Давай еще посидим, – попросила Соломатина, – я хоть отошла от всех своих проблем.

– Некогда, у меня же полно дел…

– Ах, да, извини… – Инна вздохнула. У всех были дела, и только она свободна – ни работы тебе, ни семьи нормальной.

Дома она была позднее обычного и застала Антона, который пытался погладить галстук.

– Зачем ты его гладишь? – машинально спросила Соломатина.

Ей было совсем неинтересно, просто в доме был непорядок. Она никогда не гладила в комнате на столе, она не ленилась поставить гладильную доску. Антон пристроился на углу обеденного стола, подстелив только тонкое полотенчико.

– Мятый. Ужасно мятый. Я хочу надеть костюм с галстуком. Туфли черные. Которые отец прислал.

– Ааа, – протянула Соломатина.

Те самые туфли прислал Пьяных-отец, но Антон ни разу их не надел – настолько они дорого выглядели. К ним, видимо, полагался такой костюм, который Антону был не по карману. А тот, недорогой, который был, на их фоне становился просто дешевой тряпкой.

– Ты же знаешь, смешно будет, – сказала Соломатина, немного сбитая с толку. Она ехала домой полная решимости. Хоть и посоветовала подруга потерпеть, терпеть не хотелось. Хотелось свободы и ясности. А еще хотелось порядка. С Антоном порядка не предвиделось. Но этот галстук, вид Пьяных с утюгом и разговор про туфли сбили кураж.

– Нормально будет, – улыбнулся Антон. – Во всяком случае, солидно. Путь костюм дешевый, но ботинки крутые, а все вместе прилично.

– Да нет же. Это – не круто, это выпендреж. И убого.

– Ты очень строга, – улыбнулся Антон.

Улыбка у него была замечательная, но Соломатина специально отвернулась. А отвернувшись, произнесла:

– Антон, я хочу, чтобы мы разъехались. Ты найди себе другое жилье.

Антон все услышал, но продолжал утюжить узкую полоску шелка. Соломатина почувствовала запах теплой и влажной ткани.

– Ты меня слышишь? – переспросила она.

– Слышу, – сказал Антон и с преувеличенным интересом стал изучать рисунок на галстуке.

– Если слышишь, почему молчишь?

– Ты что хочешь услышать? Мой радостный возглас? И вообще, что здесь можно сказать? Здесь можно только выслушать и промолчать. Типа в знак согласия.

– Я понимаю, – согласилась Инна, – конечно, тут ничего не скажешь… И наверное, мне надо объяснить мое решение.

– Зачем? Я догадываюсь, – пожал плечами Антон.

– О чем догадываешься?

– Обо всем. Я догадываюсь, почему ты так поступаешь.

– И почему? – Соломатина забеспокоилась, она не хотела, чтобы Антон понял ее превратно.

Пьяных оставил наконец в покое утюг. Он повесил галстук себе на плечо, нарочито тщательно свернул полотенчико и аккуратно свернул колечком провод. Еще горячий утюг он поставил на подставку.

– Инна, пожалуйста, не надо вот этих вот разговоров. Ты сказала. Я понял. Принял к сведению. Начинаю действовать.

– Антон, я не знаю, что ты понял, но я не могу так больше. У меня просто не осталось физических сил! Ты не понимаешь…

– Понимаю, – тихо перебил ее Пьяных.

– Нет, ты не понимаешь! – сладострастно выдохнула Соломатина. Вот это был ее час! Сейчас она скажет ему все, что накопилось! Она не будет выбирать слова, она не будет его жалеть. Она будет обижать его, грубить ему. И пусть. Поэтам это тоже полезно – сильные ощущения и переживания способствуют вдохновению. Соломатина пробежалась по квартире и притащила ворох мужских вещей: – Вот! Это что? Это твоя одежда. Ты ее никогда не кладешь на место. Грязные вещи оставляешь у кровати или на полу в ванной. Хотя отлично знаешь, что надо положить в стиральную машину. – Бросив все под ноги Антону, Инна сбегала на кухню и приволокла пару тарелок и чашек. – А это посуда, которую ты не моешь. Вообще. Никогда. – Поставив посуду на стол, она раскрыла шкаф и показала на кое-как развешенные куртки: – А здесь ты искал, что бы такое надеть. И поправить после себя ты не счел возможным. – Тут Соломатина сделала паузу и затем громко спросила: – Ответь хоть на один вопрос. Сколько мы платим за свет? Какого числа мы платим за квартиру? И почему у нас в этом месяце не работает домофон?

Антон молчал. Соломатина вскипела с новой силой:

– Я-то знаю ответы. А ты, думаю, даже не даешь себе труда задуматься об этом. Понимаешь, деньги решают многое, но не все! И они не могут решить вопрос времени. А у меня его нет! Вообще. Все дела, которые я теперь делаю, сжирают мое время! Только не думай, что так все банально – мужчина не помогает женщине. Ты не просто не помогаешь, ты даже не думаешь о доме! О жизни в доме. Ты поэт, у тебя специфическое занятие. Господи, я же не дура! Я всегда тебя жалела, но сейчас я просто не могу так больше. Я не успеваю. Я устаю. Я запустила себя, реже навещаю родителей, я перестала читать книги, я сплю в транспорте. Я… Я… очень устала. – Соломатина перевела дух. – Я не понимаю, как быть дальше. Я не могу жить в таком темпе, и я не могу рассчитывать на твою славу, на твою известность. Понимаешь, есть еще многое другое, что меня волнует. Семья, дети, собственный дом, стареющие родители. Ты же сам понимаешь все. Но почему ты живешь, словно завтра не наступит никогда. Ты умеешь наслаждаться моментом, но никогда не строишь планов. Это страшно, понимаешь? У человека должны быть планы. Самые банальные. Самые простые. Но они нужны, как нужен скелет!

Соломатина замолчала. Она неожиданно подумала, о том, что говорила Аня Кулько, когда так же выставляла Антона из своей квартиры. «Господи, да что же это такое?! Здоровый, умный, очень красивый, уже известный и совсем не бедный мужик, а словно мячик, словно шарик от пинг-понга скачет из дома в дом, – подумала Инна, – от бабы к бабе. Вернее, они тянут к себе, он не сопротивляется…»

Тем временем Антон сдвинулся с места, снял с плеча отутюженный галстук, свернул его кольцом, затем достал из шкафа большую сумку и стал туда складывать свои вещи. Все это он делал молча.

Соломатина тоже молчала. Она наблюдала за спокойными размеренными движениями Пьяных и гадала, надо ли предложить ужин Антону. Женская сердобольность на мгновение победила гнев. Но ее взгляд упал на грязную посуду, и она опять рассердилась.

– Правильно. Тебе же есть где жить. В Чехове. Решай, наконец, проблемы сам. Не сваливай их на других. Ты же посуди сам – то надо было волноваться из-за того, что ты пьешь, то убирать за тобой, то утешать, когда не печатали стихи… Сколько можно… Сколько?! – зло закричала Соломатина.

Антон уложил в сумку еще одну футболку, потом поднял глаза на Инну и попросил:

– Поехали со мной. Трудная поездка. И без тебя мне будет плохо.

Соломатина поперхнулась:

– Куда? Куда поехали?