хоть бы даже придумал ее сам заказчик. Иной задает такую задачу, что и сам-от в толк не возьмет: хочется вот ему положить на карман красную кожу с зубчиками, да так, чтобы было красиво и всякая б девка заметила. Разом смекнет молодец-работник: и тюленьим ремешком обложит, и пуговки красивенькие подберет, и петельки ровненькие сделает, – во всем угодит приятелю. Поневоле тот угостит догадливого мастера в питейном. Иному барскому кучеру захочется, к новой красной рубахе, сделать широкие шаровары из плису, да такие широкие, что вот шел бы он – словно барка по Волге на всех парусах. И тут швец не ударит в грязь лицом и подведет такую штуку, что целую неделю барский кучер будет ходить по двору да ухмыляться: пусть-де девки страдают по его удальству да потяпкам.

Первою мыслью молодого швеца, по окончании условного срока ученья, – установить свое мастерство и ходить особняком от хозяина – конечно, в таком только случае, если он не обязан отслужить учителю на спасибо. Но ведь и этот же срок имеет конец. Как бы то ни было, задуманное предприятие на следующую же осень приводится в исполнение; но почти всегда кончается неудачно. Поговорка ли, какую сами же швецы про себя сочинили, да еще и хвастаются: что мы-де швецы-портные, воры клетные, день с иглой, а ночь с обротью (ищем поймать лошадь о трех ногах), а может быть, и такое рассуждение хозяев: «что поди-де еще к новому-то молодцу привыкай, да на какого нарвешься, иной только взбудоражит все в доме: и невесток перессорит, коли добро это заведется в хозяйстве; а чего доброго, и штуку какую стянет: ведь есть же сорванцов-то на белом свете; в душу не влезешь, чужая душа – потемки, а грех да беда на ком не живет – огонь и попа жжет». Вследствие такого рассуждения мужичок как-то туг и неповадлив на прием незнакомого швеца и любит держаться, по знати, за старых.

Попробует новичок, да на том и порешит, чтоб искать на будущую зиму товарищей, – не возьмут ли в артель. Куда ближе обратиться, как не к учителю: он познакомит, мужички приглядятся, – а уж там, коли Бог поможет, можно и самому учеников понабрать и хозяйство по-путному обставить.

И нигде, можно положительно сказать, нет такого единодушия и товарищества, как в швецовских артелях. Нигде так не оправдывается и не приводится в исполнение заветная поговорка: один и в доме бедует, а семеро и в поле воюют, как в этом небольшом классе промышленников. Ходят они вместе; деньги делят поровну, безобидно, так что в зиму достанется каждому иногда свыше пятидесяти руб. асс.; никогда не пользуются заслуженною славою хороших людей и мастеров, чтобы отбить у другой компании работу: только вывеси в окно пары две овчинных ремешков – и пройдут ребята мимо этой деревни в свою, знакомую. Не спорят и о том, если перебьет иной швец работу по соседству и засядет там, где другой сидел в прошлую зиму: тут весь народ знает друг друга и сам виноват, если запоздал и прозевал урочное время или худая слава на твою честь легла. В этом обоюдном братстве могут спорить со швецами одни, может быть, земляки-плотники питерские в своих артелях.

Сергач

Приступая к рассказу об одном из оригинальных промыслов, составляющем исключительную особенность русского нрава, спешим оговориться.

Промысел или способ прокормления себя посредством потехи досужих и любопытных зрителей шутками и пляскою ученых медведей не так давно был довольно распространен. Теперь, при изменившихся взглядах, при усилиях общества покровительства животных, промысел сергачей значительно упал и близок к окончательному падению. От столиц сергачей положительно отогнали: теперь не видать ученых медведей, пляшущих на окраинах, на дачах наших столиц в летнее время. Кое-как держится еще этот промысел около мелких ярмарок в глухих и отдаленных местностях, всего больше в северных лесных и южных степных губерниях. Но и на юге, в Одессе, организовалось общество покровительства животных, обеспечившееся членами в разных других городах Херсонской, Подольской и Волынской губерний; оттого, может быть, теперь и на севере стали чаще появляться с медведями бессарабские цыгане. В то же время очень мало уже показывается и сергачей из Приволжья.

В наших северных великороссийских губерниях обычай водить медведей усвоен жителями известных местностей; большею частью водят татары Сергачского уезда, Нижегородской губернии. И вот происхождение названия сергача, которое переходит с хозяина-поводыря и на мохнатого плясуна; один проводник остается при своем неизменном названии – козы. Имя сергач сделалось в последнее время до того общим, что будь поводырь из Мышкина (Ярославской губернии), владимирец, костромич, ему непременно дается имя нижегородского городка. Часто, однако, появление плясунов оповещается и еще более общим криком – говорят обыкновенно: «медведи пришли!» Впрочем, мало-мальски знакомый с коренными, главными отличиями великороссийских наречий и говоров, легко отличит сергача от мышкинца и владимирца: первый говорит своим мягким низовым – нижегородским наречием, оба остальных – суздальским грубо-окающим. Цыгане с медведем решительно никогда не заходят на север, вероятно ограничиваясь своей благодатной Украиной. Однако не лишне заметить и то обстоятельство, что нет правил без исключений, нет закона безусловно неизменного: попадаются и такие, которые так себе надумали приняться за медведя, без исконного обычая предков, и потому неудивительно, если при расспросах признается поводырь, что он не ближе, не дальше – сосед ваш, только бы жил он на бору, да водились в этом лесу медведи. Но это бывает очень и очень редко.

Ученые медведи носят еще название сморгонцев, наш «сергацкий барин» переименовывался в «сморгонского студента», «сморгонского бурсака», но это медвежье прозвище было распространено лишь в западной половине России, да и там теперь исчезло. Исчезновение произошло вслед за тем, как прекратились, повымерли все те ученые медведи, которых воспитывал богач Радзивилл, знаменитый «пане Коханку», и на которых – по преданию – он ездил в Вильну и раз даже явился на сейм в Варшаве. По преданию этому (кое-как сохранившемуся на месте), Радзивиллу ловили медведей в густых первобытно-диких лесах Полесья по Припяти около Давид-Городка. Вели их 300 верст до знаменитой резиденции Радзивилла – Несвижа, в трех верстах от которого (в фольварке Альбе) существовал разнообразный зверинец. Здесь косолапый ставленник отдыхал короткое время и затем уводим был в другое имение Радзивилла – местечко Сморгоны, лежащее на почтовом тракте из Вильны в Минск, в 30 верстах от Ошмян и более чем в 200 от бывшей резиденции князя Радзивилла. Здесь, в Сморгонах, было особое каменное строение, медвежье училище, носившее шуточное прозвище Сморгонской академии. Косолапые студенты