Тогда при обсуждении раздавались разные голоса, – вспоминает Н. С. Хрущев. – Вернее, один голос – Суслова. Он один скрипел «против», придерживался полицейской точки зрения: держать и не выпущать. Нельзя, и все! Почему? Он не доверял народу. Боялся, как народ воспримет? Как он поймет?! Народ поймет правильно. Народ всегда правильно поймет. Хорошее от плохого он отличит всегда, сможет разобраться! Чтобы не допустить повторения преступлений, их надо заклеймить, в том числе заклеймить в литературе (Н. Хрущев. Время. Люди. Власть. Т. 4. С. 278).

На очередном заседании политбюро (тогда – «президиума»), – пересказывает Александр Солженицын дошедшие до него слухи, – стал Никита требовать от членов согласия на опубликование. Достоверно мне не известно, но кажется, всё-таки члены политбюро согласия не проявляли. Многие отмалчивались («Чего молчите?» – требовал Никита), кто-то осмелился спросить: «А на чью мельницу это будет воду лить?» Но был в то время Никита «я всех вас давишь!» по сказке, да не обошлось, наверно, и без похвал, как Иван Денисович честно кирпичи кладёт. И постановление было – печатать «Ивана Денисовича». Во всяком случае, решительного голоса против не раздалось… (А. Солженицын. С. 42).

отдельные писатели, художники, режиссеры, обсуждая вопросы, связанные с отрицательным влиянием культа личности на искусство и литературу, утверждают, что культ личности порожден самой социалистической системой, и допускают другие антисоветские выпады.

за последние годы заметно усилилось влияние буржуазных, чуждых теоретических изысканий… В частности, такие фильмы, как «Мир входящему» Алова и Наумова, «Суд сумасшедших» Рошаля, «Человек идет за солнцем» Калика, «Иваново детство» Тарковского и ряд других, подражают западному кино, в некоторых из них превалирует беспросветность, грязь, мрачная музыка, действуют ущербные герои-одиночки, оторванные от жизни, партии, комсомола, что приводит к искаженному показу советской действительности.

Попытки уйти от партийного руководства и работать с оглядкой на Запад имеют место также среди части советских художников… Проповедниками формалистического искусства и распространителями вредных, а порой антисоветских настроений являются художники Рабин, Кропивницкий, Бунин, скульптор Письменный и некоторые другие. В их картинах советская действительность изображается в виде грязных бараков, помоек, водочных бутылок, консервных банок. Исполненные в формалистической манере, в грубых тонах и уродливых формах, эти картины производят гнетущее впечатление. Отдельные художники-абстракционисты сами идут на сближение с иностранцами, принимают за особую честь их похвалы, вступают с ними в сделки» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. Т. 1. С. 318–321).

зритель очень чутко реагирует на все современные ассоциации, возникающие в сценическом прочтении «Горя от ума», скажем, связанные с обстоятельствами недавних лет господства культа личности Сталина. Но это именно ассоциации. Никакой прямой модернизации в спектакле нет. Фамусов здесь не превращается в современного бюрократа, а Репетилов не становится стареющим «стилягой». Подлинная современность спектакля заключается в той сложности и противоречивости человеческих отношений, которые столь полно выразились в драматической линии Чацкого и Софьи (С. Владимиров. Театральные дневники. С. 195).

– Ну, так вот насчет Ивана Денисовича (это в его устах было и имя героя, и как бы имя автора – в ходе речи). Я начал читать, признаюсь, с некоторым предубеждением и прочел не сразу, поначалу как-то не особенно забирало. Правда, я вообще лишен возможности читать запоем. А потом пошло и пошло. Вторую половину мы уже вместе с Микояном читали. Да, материал необычный, но, я скажу, и стиль, и язык необычный – не вдруг пошло. Что ж, я считаю, вещь сильная, очень. И она не вызывает, несмотря на такой материал, чувства тяжелого, хотя там много горечи. Я считаю, эта вещь жизнеутверждающая. И написана, я считаю, с партийных позиций.