В романе Полякова мы видим мир вне прошлого и настоящего. Скорятин мечется в настоящем, пытая прошлое и тщась понять, какие же из тех, как казалось, богатейших возможностей реализовались сейчас. И здесь возникает еще один очень важный мотив «Любви в эпоху перемен»: это мотив онтологической пустоты. Мучительные возвращения в прошлое обнаруживают, что, в сущности, время перестройки и последовавшее за ним не было «эпохой перемен», жить в которую так боятся китайцы; скорее это было время тягчайших исторических деформаций, смысл которых сводился к насильственному разъятию времени; тектонических изменений национальной культуры, невероятным усилием вывихнувших советский мир из его коленного сустава.

Когда мы говорим о времени, то, в сущности, речь идет о реализовавшихся потенциях прошлого в настоящем и возможности их прорастания в будущем. Или же, напротив, о сломе времени: когда здоровый потенциал развития не реализуется, а начинает доминировать вектор, еле различимый ранее, маргинальный, вроде бы и не имеющий смысла, но все более и более заметный, отрицающий иные перспективы развития, чем те, на которые указывает сам. Такой момент, когда направление исторического движения может резко измениться, называется в науке точкой бифуркации. Это момент, когда любая система, будь то частная человеческая судьба или государственное устройство, находится в «неравновесном состоянии» и любая мелочь, пылинка, случайность может определить новое, и далеко не всегда лучшее, направление развития — будь то частная судьба или же национальный путь. Тогда время как целостность, как единство прошлого и будущего распадается на не связанные друг с другом и совершенно случайные фрагменты, не соединяющие поколения по вертикали времени, но разъединяющие их. Размышляя о подобном периоде нашей общей истории, Поляков так характеризует мироощущение человека, в судьбе которого сбылось китайское проклятие: «И мозг озарялся страшным открытием: они родились и жили в стране с омерзительным прошлым, отвратительным настоящим и безнадежным будущим». Это и есть страшная реализация гамлетовской метафоры: распалась связь времен. Или, добавим от себя: это ситуация, когда человек выпал из своего времени. И не один человек… А ведь время — это тоже родина, и его нужно тоже беречь, им нужно бы тоже гордиться. И это чувство было прекрасно известно раньше. «Наше время еще занесут на скрижали. В толстых книгах напишут о людях тридцатых годов», — с гордостью писал К. Симонов. Увы, этого чувства не знают герои Ю. Полякова. Тотальной утратой смыслов своего времени обернулась для них точка бифуркации — горбачевская перестройка.

Маркес создал, пожалуй, уникальное произведение, показывающее, что любви всей жизни можно дождаться, если терпеливо ждать, и в глубокой старости она еще более остра и ценна, чем в молодости. Любовь, потерянную в ранней юности, человек лелеял всю жизнь и получил свою возлюбленную в глубокой старости, что не помешало насладиться обоим всеми прелестями любви и чувственной, и духовной. Маркес соединяет юность, когда любовь вспыхнула, со старостью, когда судьба позволила героям соединиться, обнаруживая нерушимую связь времен в частной судьбе.

Сходство композиционной структуры двух романов — «Любовь в эпоху перемен» и «Любовь во время чумы» — не только в названии, которое соединяет частное и историческое время. Оно и в композиционной структуре, которую избирают оба писателя, испытывая потребность в соединении частной судьбы и национально-исторических событий: в стране Карибского региона на рубеже XIX–XX веков и в России на рубеже XX–XXI веков. Различие между ними состоит в том опыте, который извлекают из этого соединения писатели. У Маркеса — радостная песнь любви, победившей всемогущее время. У Полякова — реквием светлым надеждам обманувшей нас эпохи перемен. Грустный получился роман…»

«Любовь в эпоху перемен» автор писал чуть более двух лет. Ниже приводятся фрагменты писательского дневника, благодаря которым, в режиме онлайн, мы видим, как из первоначального замысла рождается роман.

«30.09.2013.…Тепло: 27–29°. Море — 25–26°. В Москве, между прочим, всего пять градусов и дожди. Такая погода в это время была в последний раз сто лет назад. Много плаваю. «Письма из казармы» застопорились, не идут. Зато вроде пошел рассказ «Тобою счастлив я…» из цикла «Несказанное», задуманный лет десять назад. Вскоре после прихода на работу в «ЛГ» я обнаружил на своем столе конверт с фотоснимком милой девушки. На обороте надпись: «Наша Нина теперь такая!» Я невольно задумался: зачем мне прислали снимок девушки, которая в принципе по возрасту могла быть моей дочерью. Вспомнил почему-то покойного Вовку Шленского, которому перед смертью привезли неведомую взрослую дочь от командировочной интрижки. Стал рыться в памяти. Но тут выяснилось, что на фотографии племянница Ольги, моей секретарши, настолько рассеянной блондинки, что я не удивлюсь, если она однажды ошибется и супружеской постелью. «А ведь неплохой сюжет для рассказа!» — подумал я и замыслил цикл «Несказанное». Мой ответ бунинским «Аллеям». Вскоре набросал начало (три страницы) и остановился…

Теперь вот, мучась от отвращения к моим армейским письмам, которые решил обработать для печати, случайно открыл файл «Несказанное», перечитал начало, и понеслось… Конечно, любовные воспоминания героя сразу стали осложняться «социалкой», ушли в хитросплетения перестройки (по моим прикидкам дочь зачата в разгар провинциальной гласности), а поскольку герой — главный редактор, то, боюсь, выйдет повесть про журналистов.

Н. И. тем временем впервые читает «в сборе» «Гипсового трубача», страшно недовольна эротическими сценами, говорит, роман вышел ненастоящий, скучный, искусственный… Короче, неудача. Говорит: «Если я тебе не скажу правду, то кто же скажет?» Если это так, то шесть лет потрачены впустую. В последнее время у меня все чаще появляется чувство, что мои литературные способности начали иссякать да и вообще все пошло по нисходящей — к умственному одряхлению. Книга о Лескове теперь стала казаться невозможным усилием. Нет, теперь только малые формы, чтобы не тратить столько сил на неудачи!

12.01.2014. Новый год встречали в ресторане «Наутилус». Так себе. Шумно. Все эти дни сочинял «Тихо-славль». Погода хорошая. Днем 21°. Ночью опускается до 5–7°. Гуляю вдоль берега моря и обдумываю сюжет.

27.01.2014. Все эти дни занимался «ЛГ» и писал «Тихославль». Как всегда, рассказ разросся в повесть. Кажется, это будет повесть не только о любви, но и о перестройке. Об обманутых надеждах сердца и страны.

04.04.2014. Сегодня работал дома. Наконец-то закончил главу «Встреча с читателями в библиотеке». Промучился над главой почти месяц, а то и более. Чтобы воспроизвести споры мая 1988-го, пришлось залезать в перестроечные журналы. Но главное, нельзя погружать читателя в мусор той эпохи — утонет и затоскует. Надо вычленить главное, но так, чтобы было полное ощущение погружения в то время. Очень трудно. Приходится вытаскивать из пассивной памяти язык той эпохи, точнее стилизовать диалоги под тот язык. Выходит уже не просто большая повесть, а маленький роман. Название «Тобою счастлив я…» нравится мне все меньше. Возможно, назову просто «Тихославль».

23.04.2014. Утром сочинял «Тихославль». Дописываю вчерне последние главы. Точнее, наживлял концовку. Хочу изменить фамилию главного героя Медникова. В ней нет тайной символики и фонетической прилипчивости. Чичиков, Обломов, Хлестаков, Головлевы, Турбины… Такую хрестоматийную фамилию не вычислишь, она должна присниться или выскочить, как ячмень на глазу.