Предшественник Протопопова на посту министра внутренних дел А. Н. Хвостов знал, что Балк принадлежал к окружению Бадмаева и был близок к Распутину (тот даже давал Балку после его назначения градоначальником письменные указания[2098]). Однако, несмотря на инициативы многих лиц из этого кружка, главную ответственность за увольнение Оболенского нес Курлов, хотя позже свалил ее на Протопопова[2099]. Это он привел в Петроград Балка[2100] и тем самым перед началом запланированных беспорядков сделал главой столичной администрации услужливого русского немца крайне монархистского образа мыслей. «Генерал-майор Балк сразу же после назначения взял в ежовые рукавицы полицию в столице»[2101]. Он опирался еще на одного консервативного чиновника из русских немцев, генерал-лейтенанта О. И. Вендорфа, с 1881 г. состоявшего на полицейской службе в Петербурге, а с 1904 г. ставшего помощником градоначальника по наружной полиции. Назначение Балка имело фундаментальное значение для беспрепятственного осуществления планируемой революции: градоначальник командовал полицейскими силами и отвечал за снабжение столицы[2102]. Создание «упряжки» Балк/Вендорф под контролем Курлова подчинило вершину исполнительной власти в Петрограде военным интересам германского 3-го ВК.

Разгон полицией по распоряжению Балка собрания представителей Союза городов, Всероссийского земского союза и Военно-промышленного комитета (11 декабря) заставил членов ведущих общественных организаций, которые почувствовали, что их решительно толкают в оппозицию, перебазироваться в Москву и в течение праздничной рождественской недели провести приватные встречи в домах известных предпринимателей (в том числе банкира-старовера П. П. Рябушинского и крупного промышленника и филантропа, кадета А. И. Коновалова). Ленинский представитель в Петрограде Шляпников, по заданию партийного вождя следивший за противостоянием поддерживающих государство организаций и Министерства внутренних дел, позже саркастически отозвался об этих встречах как о тщетных попытках борьбы «„истинно патриотической“ общественности против германофильского петербургского правительства и двора»[2103]. В доме Рябушинского 30 декабря состоялясь собрание, на котором присутствовали члены Государственной думы и Государственного совета. Думцы оттуда обратились к общественности страны с воззванием, в котором заявляли, что «правительство умышленно ведет Россию к поражению, дабы заключить союз с Германией и при ее помощи водворить в стране реакцию и окончательно аннулировать акт 17-го октября»[2104], — весьма проницательный анализ намерений человека, скрывавшего в Минске Октябрьский манифест от населения и отдавшего приказ о массовом расстреле мирных демонстрантов.

К концу года симптомы принятого Министерством внутренних дел курса обозначились настолько явственно, что царю пришло предупреждение о «революции сверху». Великий князь Александр Михайлович в пространном письме[2105] обратил внимание своего шурина Николая II на то, что правительство проводит внутреннюю политику, идущую совершенно вразрез с желаниями населения, и «эта политика только на руку левым элементам, для которых положение, чем хуже, тем лучше, составляет главную задачу». Сославшись на разговоры с министром внутренних дел Протопоповым, он указал, что, подозревая общественные организации в подрывной деятельности, тот искусственно толкает отнюдь не революционные массы в лагерь левых и провоцирует на бунт. Великий князь не мог отделаться от мысли, «что какая-то невидимая рука направляет всю политику так, чтобы победа стала немыслима», и завершал свои нелегкие раздумья выводом: «…как это ни странно, но правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию, народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу».

Для нейтрализации подобных голосов и осуществления своих планов Курлов искал покровительства царицы. Он сам нанес ей визит при вступлении в должность и послал к ней представляться назначенного им директора Департамента полиции[2106]. Васильев, знавший цели большевиков благодаря многолетним наблюдениям, на аудиенции постарался развеять опасения царицы по поводу революции. На ее вопрос, какие предосторожности против возможной революции намерен принять новый полицейский руководитель, он ответил: «…революция совершенно невозможна в России. Конечно, есть среди населения определенное нервное напряжение из-за продолжающейся войны и тяжелого бремени, которое она вызвала, но народ доверяет Царю и не думает о восстании». Согласно его воспоминаниям, Васильев заверил царицу, что «Министерство внутренних дел предпримет все необходимые шаги, чтобы иметь уверенность, что возможные беспорядки будут быстро подавлены»[2107]. Старания отвлечь внимание от планов пораженческих партий, перенося его на политически демонизируемую общественность, стоящую на стороне Антанты, нашли в лице царицы благодатный объект. В последующие недели ее интерес к военным действиям упал, на смену ему пришла одержимость мыслью о «войне с ними» — с избранными представителями российской общественности и Государственной думы. Как сообщила она царю 30 октября 1916 г., «Гр[игорий]» (Распутин) убедил ее, что Протопопов «будет иметь все в своих руках, покончит с союзами и таким образом спасет Россию», а потом возьмется за Думу[2108]. Предостережения царя о ненадежности и. д. министра внутренних дел она встречала все новыми и новыми отговорками, настаивая в письмах, что Протопопова необходимо сохранить в должности ради защиты страны и трона и сделать полноправным министром. В декабре 1916 г. царь изъявил согласие, тем самым гарантируя силам, действующим за спиной министра, беспрепятственную реализацию их замыслов.