Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в трубке раздались уже полноценные всхлипывания.
Прежде, чем Кира успела сказать хоть слово, Илона поняла, кто плачет на том конце провода. Она моментально выхватила у валькирии трубку и прижала ее к уху, чтобы лучше слышать.
— Василий Иванович, я здесь, — тихо сказала она, стараясь не глядеть, как ошарашенная подруга вертит пальцем у виска.
— Илоночка, родненькая, — старик всхлипнул еще раз, и у Илоны засосало под ложечкой от тревоги. Ни разу за все время ее работы в Доме призрения крепкий телом и духом ветеран не позволял себе ныть и жаловаться, даже когда у него выкручивало перед плохой погодой суставы. Неужели случилось что-то страшное?
— Придумай, что угодно, заболей, уволься, только не возвращайся! Тут господа Великие приходили за неделю уже дважды, спрашивали про тебя. Говорят, тебя на Перерождение отправить хотят, станешь такой же, как они… Только смотрю на них и не верю! Может, я на старости лет уже разума лишился, только мнится мне, что не ангелы это, а те самые бесы, которыми люди друг друга пугают. И пусть меня покарают за хуление новой власти, не могу я больше молчать!
— Василий Иванович, вы где? — ахнула Илона. — Надеюсь, не в Доме призрения? Услышат ведь и проблем не оберешься, и вас вычислят, и нас!
— Дочка, я войну прошел, — усмехнулся старик сквозь слезы. — Ты думаешь, я не научился в свое время прятаться от вражин подлых и путать следы? Разум у меня пока что не отказывает. Сейчас я с телефона-автомата говорю, который за городом едва ли не в чистом поле стоит, на автобусе доехал, как приличный. А потом поеду к товарищу, он в городе живет, переночую у него. В богадельню не вернусь, сил моих больше нет. Господа Великие сегодня ребят твоих забрали, и никто ни слова не сказал, они еще и сами пошли, несмышленыши глупые…
Илона не успела окончательно осознать услышанную новость, а дурнота холодным комком уже поползла от груди наверх, сдавливая гортань.
— Ребят забрали? — с трудом прохрипела она. — Скольких?
— Не помню, кажется, человек десять, — ответил Василий Иванович. — Мишку с Илюхой, Женьку, Ниночку кучерявую… Сначала вроде в бани поедут, а потом на сопки, где горнолыжка была. Заявили, что ты с ними встретишься, когда из отпуска выйдешь, но в интернат не вернешься. А у сиятельных господ в гостях можно будет с тобой регулярно видеться. Они и ринулись скопом, как котята неразумные.
Илона облокотилась спиной на кварцевую балконную дверь, тяжело дыша.
— Василии Иванович, в городе опасно. Давайте, мы вас заберем в ближайшее время к себе. Вот только…
Она помялась, набираясь с духом.
— У нас тоже нелегко, и люди, которые нам помогают, не то чтобы люди.
— Я уже догадался, услышав истории про бесов с крыльями и ярмарку, — тихо ответил ветеран. — Видел я подобных. Товарищ мой фронтовой в ящера огромного превращался. Я думал, в первый раз умру, как увидел, а потом ничего, привык. С ним наш взвод поражений не знал. Погиб он, правда, в самом конце войны, когда мы в засаду попали. Только никому я про это не говорил, боялся, в дурку упекут.
— Ох, мама дорогая, — Илона вытерла пот со лба. Спина тоже моментально взопрела от беспокойства. — Василий Иванович, миленький, берегите себя. Не высовывайтесь, не рискуйте, не лезьте на рожон, увидите Великого — поклонитесь с почтением и пройдите мимо. Мы приедем за вами, совсем скоро.
Она записала название автобусной остановки на клочке бумаги, сбросила звонок и закрыла глаза. Слезы моментально заструились по щекам. Бездонное отчаяние, страшное и тяжелое, как скала, захлестнуло рассудок.
— Кира, ты слышала? — шептала она, как безумная, даже не пытаясь унять дрожащие руки. — Ребят забрали, ты поняла? Детей забрали, не по виду, а по разуму, но детей! Вот что имела в виду Алиса, вот о чем говорил нефилим рептилиям во время того поганого ритуала. И со дня ярмарки как раз две недели прошли…
Лицо валькирии побелело, словно рассыпанная мука в складских ящиках. Она стиснула зубы, вдохнула и выдохнула несколько раз, пытаясь успокоиться, взяла трубку со стола и набрала номер.
— Аделаида Степановна, это вы? — заговорила она спокойным голосом, будто ничего не произошло. — Простите, что звоню в нерабочее время, мы сейчас делаем сводки по нашим подопечным во всех Домах призрения. Сколько вернулись домой, сколько перевелись в другие учреждения… И скольких господа наши Великие для своих нужд забрали.
Видят боги, никогда Илона так не жаждала скандала со стороны вредной наставницы северного интерната. Пусть скажет: «Да вы что, рехнулись там со своими отчетами, никого у нас не забирали! Кого бы мы отдали просто так? Это наши подопечные, и мы за них ответственность несем!»
Но Аделаида, пожевав губами, ответила:
— Сколько по домам разъехалось, я сейчас не вспомню, надо документы поднимать. За последний год перевелись четверо. А вот скольких забрали, я вам сейчас скажу. С момента появления сиятельных господ в нашем мире по десять человек каждые два года. По традиции, сначала в городские бани везут, там парят и отмывают до скрипа, потому как грязными невозможно войти в оазис, где живут благородные Великие. Говорят, нашим неразумникам там нравится, они письма иногда пишут, такие, что аж завидки берут…
Она помолчала и в сердцах добавила.
— Хоть бы всех уже забрали, а то достали они ныть, почему одним везет, и они живут бок о бок с нашими благодетелями, а другие в приюте скучному распорядку дня подчиняются!
— Спасибо, Аделаида Степановна, — просипела Кира. Видимо, голос от переживаний тоже сел.
Валькирия положила трубку и несколько секунд сидела, уставившись в пустоту перед собой.
— Бред какой-то, не может быть! — вскочила она и нервно зашагала по балкону туда-сюда. Затем резко повернулась к подруге. — Илона, у вас забирали кого-то еще за десять лет?
— Нет, Кир. Но у нас под людей с поражением интеллекта всего двадцать пять мест. Больше взять не можем, профильных сотрудников, способных с ними работать, всего трое — я, Оля и Женька Валентинович, и вакансий для расширения нам не дают. В северном Доме семьдесят специалистов с этой категорией взаимодействуют, потому там и подопечных почти четыреста человек…
— Логично, — кивнула валькирия. — Со всех населенных пунктов насобирали. Великое Солнце, что же за нелюди они проклятые? И