– Д’Артаньян! – прошептал Мазарини, который не мог прийти в себя от изумления.

– Да, монсеньор, я, собственной персоной, и имею честь представить вам господина дю Валлона, моего истинного друга, которым когда-то ваше преосвященство изволили так интересоваться.

С этими словами д’Артаньян направил свет фонаря на веселое лицо Портоса, который, к своему великому удовольствию, начал наконец понимать.

– Вы идете к господину де Ла Фер? – продолжал д’Артаньян. – Надеюсь, мы вас не стесним, монсеньор. Идите, пожалуйста, вперед, мы последуем за вами.

Мазарини начал понемногу приходить в себя.

– Давно вы в оранжерее, господа? – спросил он дрожащим голосом, вспомнив о том, что спускался в сокровищницу.

Портос уже открыл рот, чтобы ответить, но д’Артаньян сделал знак, и рот тотчас же закрылся.

– Мы только что пришли, монсеньор, – сказал д’Артаньян.

Мазарини облегченно вздохнул; ему не надо было, значит, опасаться за свои сокровища, а надо было бояться только за себя. Что-то вроде улыбки мелькнуло у него на лице.

– Вы поймали меня, и я признаю себя побежденным. Вы хотите потребовать у меня свободы, не так ли? Я возвращаю ее вам.

– О монсеньор, – сказал д’Артаньян, – вы очень добры, но мы уже возвратили себе свободу и теперь хотим получить от вас кое-что другое.

– Как? Вы возвратили себе свободу? – испуганно спросил Мазарини.

– Разумеется, а вот вы, монсеньор, напротив, стали нашим пленником, и теперь – таков уж закон войны – должны заплатить выкуп.

Дрожь пробежала по телу Мазарини. Напрасно пронизывающий взгляд его устремлялся попеременно то на насмешливую физиономию гасконца, то на совершенно непроницаемое лицо Портоса. Оба они стояли в тени, и сама Кумская Сивилла не отгадала бы их мыслей.

– Заплатить выкуп? – повторил Мазарини.

– Да, монсеньор.

– А во сколько он мне обойдется, господин д’Артаньян?

– Не знаю еще во сколько, монсеньор, – сказал д’Артаньян. – Сейчас мы спросим у графа де Ла Фер, с разрешения вашего преосвященства. Соизвольте только открыть дверь, которая ведет к нему, и все сразу выяснится.

Мазарини вздрогнул.

– Монсеньор, – сказал д’Артаньян, – вы, без сомнения, заметили, что мы преисполнены к вам почтительности. Тем не менее разрешите предупредить вас, что время не ждет. Потрудитесь поэтому отпереть дверь и запомните хорошенько, что при малейшей вашей попытке к бегству, при малейшем вашем крике мы будем вынуждены прибегнуть к крайним мерам. Не будьте за это на нас в претензии.

– Будьте покойны, господа, – сказал Мазарини, – я не сделаю такой попытки; даю вам честное слово.

Д’Артаньян сделал знак Портосу глядеть в oбa; затем, обращаясь к Мазарини, сказал:

– Теперь, монсеньор, отоприте, пожалуйста, дверь.

Мазарини повернул ключ в замке двойной двери и отворил ее. На пороге стоял Атос, предупрежденный Koменжем и готовый принять своего важного гостя.

Увидя Мазарини, он поклонился.

– Ваше преосвященство могли бы прийти ко мне без провожатых, – сказал он. – Честь, которую вы мне оказываете, слишком велика, чтобы я мог забыться.

– Но, дорогой граф, – сказал д’Артаньян, – кардинал вовсе и не собирался нас брать с собой. Дю Валлон и я настояли на том – пожалуй, даже несколько невежливым образом, но уж очень хотелось нам повидать вас.

– Д’Артаньян! Портос! – воскликнул Атос.

– Мы сами, собственной персоной, – сказал д’Артаньян.

– Да, мы, – сказал Портос.

– Что это значит? – спросил граф.

– Это значит, – ответил Мазарини, снова пытаясь улыбнуться и кусая себе губы, – что роли переменились и теперь эти господа не пленники, а, наоборот, я стал пленником этих господ, и не я сейчас диктую условия, а мне их диктуют. Но предупреждаю вас, господа, если вы мне не перережете горло, победа ваша будет непродолжительна; настанет мой черед, явятся…

– Ах, монсеньор, – сказал д’Артаньян, – оставьте угрозы: вы подаете дурной пример. Мы так кротки и так милы с вашим преосвященством! Полноте, откинем всякую злобу, забудем обиды и побеседуем дружески.

– Я ничего против этого не имею, господа, – сказал Мазарини, – но, приступая к обсуждению моего выкупа, я не хочу, чтобы вы считали ваше положение лучшим, чем оно есть: поймав меня в западню, вы и сами попались. Как вы выйдете отсюда? Взгляните на эти решетки, на эти двери; взгляните или, вернее, вспомните о часовых, которые охраняют эти двери, о солдатах, которые наполняют двор, и взвесьте положение. Видите, я говорю с вами откровенно.

«Хорошо, – подумал д’Артаньян, – надо быть настороже. Он что-то замышляет».

– Я предлагал вам свободу, – продолжал министр, – и предлагаю опять. Желаете вы ее? Не пройдет и часа, как ваше отсутствие будет замечено, вас схватят, вам придется убить меня, а это будет ужасающее преступление, вовсе не достойное таких благородных дворян, как вы.

«Он прав», – подумал Атос. И мысль эта, как все, что переживал этот благородный человек, тотчас же отразилась в его взоре.

– Поэтому мы и прибегнем к этой мере лишь в последней крайности, – поспешно заявил д’Артаньян, чтобы разрушить надежду, которую могло вселить в кардинала молчаливое согласие Атоса.

– Если же, напротив, вы меня отпустите, приняв от меня свободу… – продолжал Мазарини.

– Как же мы можем согласиться принять от вас нашу свободу, когда от вас зависит снова нас ее лишить, как вы сами сейчас заявили, через пять минут после того, как вы ее нам дадите? И, зная вас, монсеньор, – добавил д’Артаньян, – я уверен, что вы это сделаете.

– Нет, честное слово кардинала!.. Вы мне не верите?

– Монсеньор, я не доверяю кардиналам, которые не священники.

– В таком случае я даю вам слово министра.

– Вы уже больше не министр, монсеньор, вы наш пленник.

– Даю вам слово Мазарини! Надеюсь, я еще Мазарини и останусь им всегда.

– Гм! – пробормотал д’Артаньян. – Я слыхал про одного Мазарини, который плохо соблюдал свои клятвы, и боюсь, не был ли он одним из предков вашего преосвященства.

– Вы очень умны, господин д’Артаньян, – сказал Мазарини, – и мне крайне досадно, что я поссорился с вами.

– Давайте мириться, монсеньор, я только этого и хочу.

– Ну а если я устрою так, что вы самым ощутимым, самым осязательным образом очутитесь на свободе? – спросил Мазарини.

– А, это другое дело, – сказал Портос.

– Посмотрим, – сказал Атос.

– Посмотрим, – повторил за ним д’Артаньян.