– Да, с двумя солдатами.

– И будет при них вести разговор?

– Его солдаты – швейцарцы и понимают только по-немецки. Впрочем, они, должно быть, останутся у дверей.

Д’Артаньян вонзил ногти в ладони своих рук от усилия сохранить на лице только то выражение, которое он в данный момент считал подходящим.

– Все же Мазарини не мешало бы поостеречься входить одному к графу де Ла Фер, – сказал д’Артаньян, – ведь граф, должно быть, взбешен.

Коменж только рассмеялся.

– Полноте! – сказал он. – Можно подумать, что вы какие-то людоеды. Господин де Ла Фер прежде всего благовоспитан. Кроме того, у него нет оружия, да и по первому крику его преосвященства оба солдата прибегут сразу.

– Два солдата, – повторил д’Артаньян, будто припоминая, – два солдата. Так это их вызывают каждый вечер и они иногда по полчаса прогуливаются под нашим окном?

– Да, это они. Они поджидают кардинала или, вернее, Бернуина, который вызывает их к кардиналу, когда тот выходит из замка.

– Молодцеватые парни! – сказал д’Артаньян.

– Они из полка, который был при Лансе и который принц передал кардиналу, чтобы оказать ему почет.

– Ах, сударь, – сказал д’Артаньян, словно желая закончить этот длинный разговор, – хоть бы его преосвященство смягчился и возвратил нам свободу по просьбе графа де Ла Фер.

– Я желаю этого от всего сердца.

– Так что если он позабудет про визит, вы не откажетесь напомнить ему?

– Нисколько, напротив.

– Это меня чуть-чуть успокаивает.

Всякий, кто сумел бы читать в душе гасконца, признал бы ловкую перемену разговора великолепным маневром.

– А теперь, – продолжал он, – у меня к вам еще одна просьба, дорогой господин Коменж.

– Я весь к вашим услугам.

– Вы увидитесь с графом де Ла Фер?

– Завтра утром.

– Будьте так добры передать ему наш привет и сказать ему, что мы просим его исходатайствовать у господина кардинала и для нас такой же милости.

– Вы желаете, чтобы кардинал пришел сюда?

– Нет. Я знаю, кто я, и не могу быть настолько требовательным. Я желаю только, чтобы господин кардинал оказал мне честь выслушать меня. Больше ничего.

«О! – пробормотал про себя Портос. – Этого я никогда от него не ожидал! Как несчастье ломает человека!»

– Это будет исполнено, – сказал Коменж.

– Передайте также графу, что я совершенно здоров и что вы нашли меня печальным и покорным судьбе.

– Я от души рад это слышать, – сказал Коменж.

– Скажите то же самое и про господина дю Валлона.

– Про меня? Нет! – воскликнул Портос. – Я совсем не покорился своей судьбе.

– Но вы покоритесь, друг мой.

– Никогда!

– Он покорится. Я знаю его лучше, чем он сам, я знаю за ним тысячу прекрасных качеств, которых он в себе и не подозревает. Молчите, дорогой дю Валлон, и покоритесь судьбе.

– Прощайте, господа, – сказал Коменж, – спите спокойно.

– Мы постараемся.

Коменж поклонился и вышел. Д’Артаньян проводил его глазами с тем же смирением во всей своей фигуре и с тем же выражением покорности на лице. Но не успела дверь затвориться за командиром стражи, как он бросился к Портосу и стиснул его в своих объятиях с такой радостью, что в ней нельзя было сомневаться.

– О! О! – сказал Портос. – Что с вами? Что случилось? Вы, вероятно, сошли с ума, мой бедный друг!

– Случилось то, что мы спасены!

– Я этого никак не вижу, – сказал Портос. – Напротив, я вижу, что нас всех схватили, за исключением Арамиса, и что надежда на освобождение ослабела с тех пор, как еще один из нас попал в мышеловку Мазарини.

– Вовсе нет, мой друг, эта мышеловка была достаточно прочна для двоих, но для троих она уже слабовата.

– Ничего не понимаю, – сказал Портос.

– Да и не нужно. Сядем за стол и подкрепим наши силы: они понадобятся нам сегодня ночью, – сказал д’Артаньян.

– Что же мы будем делать? – спросил Портос, любопытство которого начало пробуждаться.

– Мы, по всей вероятности, отправимся путешествовать.

– Но…

– Садитесь за стол, дорогой друг, мысли ко мне приходят во время еды. После ужина, когда я приведу свои мысли в порядок, вы их узнаете.

Как ни хотелось Портосу выведать планы д’Артаньяна, он, зная хорошо своего друга, без дальнейших возражений сел за стол и стал есть с аппетитом, делавшим честь доверию, которое он питал к изобретательности д’Артаньяна.

Ужин прошел в молчании, но не печально, потому что время от времени по лицу д’Артаньяна пробегала лукавая улыбка, которая всегда свидетельствовала о его хорошем настроении. От Портоса не ускользала ни одна из этих улыбок, и каждый раз, заметив ее, он различными восклицаниями давал понять своему другу, что хотя он и не знает, какая мысль пришла в голову д’Артаньяну, тем не менее он очень интересуется ею.

За десертом д’Артаньян уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, развалился с видом человека, очень довольного самим собой.

Портос оперся локтями на стол, положил подбородок в ладони и устремил на д’Артаньяна доверчивый взгляд, который придавал этому колоссу такой привлекательно-добродушный вид.

– Ну? – спросил д’Артаньян через минуту.

– Ну? – повторил за ним Портос.

– Вы говорили, дорогой друг…

– Я?.. Я ничего не говорил!

– Неправда, вы сказали мне, что желаете уйти отсюда.

– А! Ну, в этом желании у меня нет недостатка.

– И прибавили, что для этого достаточно высадить дверь или проломить стену.

– Правда. Это я говорил и продолжаю утверждать.

– А я вам ответил, Портос, что этот способ не годится, так как не успеем мы сделать ста шагов, как нас снова схватят и убьют, если мы не будем иметь платья, чтобы переодеться для бегства, и оружия, чтобы защищаться.

– Вы правы. Платье и оружие нам необходимы.

– Так вот, Портос, у нас есть теперь и то и другое, и даже кое-что получше.

– Где же? – спросил Портос, озираясь по сторонам.

– Не ищите напрасно. Все явится в нужную минуту. В котором часу приблизительно солдаты расхаживали перед нашими окнами?

– Если не ошибаюсь, через час после наступления сумерек.

– Если они выйдут сегодня, как вчера, мы будем иметь удовольствие увидеть их меньше чем через четверть часа.