Над епископским дворцом кружили два белых лебедя – по местному преданию, знак скорой смерти епископа. Самюэль Шокли со вздохом покачал головой – он, человек ученый, не верил в досужие вымыслы – и направился домой, где его уже ждал юный Форест.

Двадцатилетний темноволосый юноша походил на своего отца. Впрочем, за любезной обходительностью скрывалась холодность, хорошо знакомая Шокли по годам, проведенным со старшим Форестом в Оксфорде.

– Вы догадываетесь, зачем я вас пригласил, – начал Самюэль.

– Нет, доктор Шокли, – ответил Джордж Форест.

– Среди моих пациентов есть некая Сьюзен Мейсон. Так понятнее?

Джордж Форест с притворным удивлением посмотрел на него и промолчал.

Доктор Шокли лжи не выносил:

– Она ждет ребенка.

Форест упрямо хранил молчание.

– Не отпирайтесь, сэр! – возмущенно воскликнул Шокли. – Вы отец ребенка!

История была стара как мир: обходительный юноша обольстил девушку. Шокли три недели уговаривал шестнадцатилетнюю сероглазую простушку назвать имя своего соблазнителя.

– Вы намерены взять ее в жены?

Джордж удивленно распахнул глаза. Он, наследник баронета, вовсе не собирался жениться на дочери трактирщика.

– Понятно, – вздохнул Шокли. – А известно ли вам, что трактирщик, прознав о позоре дочери, выгнал ее из дома?

Мейсон, большеголовый коротышка с взрывчатым нравом, и слушать ничего не желал.

– Ты меня опозорила! – возмущался он. – Сама забрюхатела, сама и выкручивайся! У меня трое детей на руках, я твоего ублюдка кормить не намерен.

Как ни пытался Шокли его успокоить, Мейсон упрямо стоял на своем.

Юный Форест побледнел, но по-прежнему не произнес ни слова.

«Да, юный повеса много хуже старого», – подумал Шокли.

Джордж Форест ничего не знал о ребенке, потому что всячески избегал встречи со Сьюзен.

– С чего вы взяли? – наконец произнес он. – У дочери трактирщика воздыхателей и без меня достаточно.

Подобной дерзости Шокли не ожидал.

– Молодой человек, я вот уже тридцать лет врач и знаю, о чем говорю. Не сомневайтесь, ребенок ваш, – мрачно заявил он.

Форест сообразил, что с рассерженным доктором лучше не спорить.

– Скажите спасибо, что я вашего отца не известил, – холодно продолжил Шокли. – Вы сами ему об этом расскажете. И мать вашего ребенка обеспечите.

– Надеюсь, тридцати фунтов ей хватит, – неуверенно произнес Джордж.

– Будете платить ей пятьдесят фунтов в год, – объявил Шокли.

– Мой отец на это ни за что не согласится, – возразил юный Форест.

Шокли так и предполагал, поэтому заранее заручился согласием епископа.

– В таком случае, сэр, вы предстанете перед епископским судом. Вам грозит отлучение от Церкви и штраф, что вряд ли доставит удовольствие вашему отцу, – с презрительной улыбкой заявил Шокли.

Реставрация восстановила право англиканских епископов вершить суд над нарушителями нравственности. Юноша побледнел – имя Форестов будет обесчещено! – но, поразмыслив, ответил:

– Епископ не пожелает с нами ссориться.

Действительно, к отпрыскам дворянских семей епископ всегда относился снисходительно.

– Вы ошибаетесь, сэр, – возразил Шокли. – Я только что беседовал с епископом, он пообещал мне призвать вас к ответу.

В глазах юноши, сменяя друг друга, мелькнули ужас, изумление и – на миг – уважение к хитроумному противнику.

– Я поговорю с отцом, – вздохнул он.

– Сегодня же, – напомнил доктор.

С улицы донесся восторженный гомон: жители приветствовали войска принца Вильгельма Оранского.

У порога Джордж любезно обратился к доктору Шокли:

– В городе стоят отряды графа Кларендона… Как вы думаете, они начнут сражение?

– Нет, скорее всего, они переметнутся на сторону принца.

Юный Форест задумчиво кивнул.

– А ваш отец на чьей стороне? – не менее любезно осведомился Шокли – баронета вот уже неделю не было в городе.

– Он с графом Пемброком, – с учтивой улыбкой ответил Джордж.

– Но ведь граф Пемброк до сих пор не объявил, кого поддерживает…

– Да, я знаю, – сказал юноша.

«Форесты верны себе», – подумал Самюэль.

– А вы довольны Славной революцией, доктор Шокли? – спросил юный Форест.

– Это не революция, Джордж, это компромисс, – улыбнулся доктор.

Самюэль Шокли с надеждой смотрел в будущее.

1720 год

– Мы разорены… – бормотал восьмидесятилетний доктор Самюэль Шокли. – Я поставил на карту все наше состояние – и проиграл. Позор моим сединам!

Слова эти он повторял ежедневно все оставшиеся пять лет его жизни.

В 1720 году доктор Самюэль Шокли, ученый, мыслитель, неизбывный оптимист и один из самых уважаемых жителей Сарума, вложил все свои деньги в безумное спекулятивное предприятие – в финансовую пирамиду компании Южных морей, в одночасье лопнувшую как мыльный пузырь, что привело к разорению десятков тысяч вкладчиков.

Доктор Самюэль Шокли и его семья лишились всех своих сбережений.

Пять лет доктор Шокли провел в бесплодных попытках вернуть вложенные деньги, ежедневно укоряя себя за опрометчивость, и тихо скончался в 1725 году, так и не оправившись от позора.

Впрочем, в то время безумная опрометчивость охватила всю страну. В 1720 году всем казалось, что любое предприятие обречено на успех. Англия богатела и процветала под властью новой протестантской династии – Ганноверов. Ни Вильгельм с Марией, ни королева Анна – последние представители Стюартов – не оставили после себя наследников, поэтому, желая предотвратить католическую реставрацию, парламент принял Акт о престолонаследии, согласно которому английский престол не может занять лицо католического вероисповедания. На британский трон взошел курфюрст Георг Людвиг фон Ганновер, ставший Георгом I.

Новый король по-английски не говорил, жить предпочитал в Ганновере, с женой развелся, а к сыну, принцу Уэльскому, относился с презрением. Над Георгом, обрюзгшим коротышкой с глуповатым лицом, исподтишка посмеивались, хотя он был неплохим полководцем, однако считали, что его правление обезопасило Англию от католических интриг. Потомки Георга I до сих пор правят Великобританией.

В стране воцарился мир, отвоеванный в правление королевы Анны великим полководцем Джоном Черчиллем, герцогом Мальборо. Его блистательные победы над войсками Людовика XIV, короля Франции, – в сражениях при Гохштедте, Ауденарде и Мальплаке, – известные каждому англичанину, обеспечили двадцать лет мирного существования Великобритании.