Поэтому, не делая никаких предположений, он рассказал сэру Генри Форесту, что ранним утром видел Обадию Шокли.

Форест, выслушав своего гостя, поблагодарил его и на прощание многозначительно произнес:

– Дело это непростое, и распространяться о нем не стоит. Я лично проведу тщательное расследование.

После ухода Аарона Форест погрузился в размышления. Недавно подписанный договор с Маргарет Шокли сохранит силу, даже если ее приговорят к смерти. А если Маргарет казнят, то заливные луга перейдут в полную собственность Фореста, к его немалой выгоде, ведь их пожизненная аренда за мизерную плату лишала его возможности получать законный доход.

Форест решил пока ничего не предпринимать и посмотреть, какой оборот примут дальнейшие события.

Маргарет Шокли, догадавшись, что произойдет дальше, упаковала вещи Самюэля в три сундука, погрузила их на телегу и отвезла мальчика в Эйвонсфорд.

– Пусть у вас пока поживет, – заявила она баронету. – Вам так будет легче слово сдержать, ведь Обадия у вас Самюэля отобрать не сможет.

Сэр Генри Форест немедленно согласился.

Два часа спустя в усадьбу Шокли явился Обадия в сопровождении шести помощников – забирать Самюэля. Ни Джейкоб Годфри, ни работники усадьбы не стали его останавливать.

– Ты опоздал, – сказала Маргарет брату. – Самюэль живет в имении Форестов, тебе его не заполучить.

– Не дерзи мне, женщина! Я глава семьи, против моего слова Форест не пойдет.

– Форест своей выгоды не упустит, поэтому Самюэля тебе не отдаст. К тому же он мировой судья, а ты меня к нему на суд отправляешь.

Обадия недовольно поморщился, но промолчал.

– Теперь-то уже все равно, Самюэль тебе не достанется, – вздохнула Маргарет. – Скажи, зачем ты меня в колдовстве обвинил?

Обадия, злобно сверкнув глазами, негромко ответил:

– Чтобы тебя на костер отправить.

– Тогда уж точно ты главой семьи станешь, – усмехнулась Маргарет.

В тот день ее больше всего ранили не слова Обадии, а покорность работников усадьбы: никто из них не посмел встать на защиту хозяйки. Даже Самюэль сторонился Маргарет, всю дорогу до Эйвонсфорда не произнес ни слова и не попрощался с сестрой. Из-за Обадии Маргарет лишилась последнего, что у нее оставалось, – привязанности Самюэля.

Аарона не отпускала смутная тревога. Он часто имел дело с такими, как Форест, и подозревал, что по какой-то неясной причине баронет не станет упоминать о странном поведении Обадии. Обвинениям влиятельного проповедника поверят скорее, чем свидетельству презренного иудея в защиту Маргарет. Ему вовсе не хотелось навлекать неприятности на себя и своих соплеменников.

Внезапно ему улыбнулась удача. Торговец в Уилтоне, заметив карету сэра Генри Фореста, сказал Аарону:

– А, вот и юный Самюэль Шокли!

Аарон, припомнив, что видел мальчика на заливных лугах, решил, что сам Бог подал ему знак. Он рассказал Самюэлю об увиденном, умолчал о том, что это известно и Форесту, а потом добавил:

– Выступить в защиту Маргарет я не могу. Мне не поверят. Ради всего святого, проследи за овчарней.

Самюэль недоверчиво поглядел на него и отвернулся.

Аарон пал духом: через четыре дня Маргарет приведут к мировому судье.

Ночью сдохла еще одна овца в стаде Фореста.

Самюэль Шокли пребывал в страшном смятении. Он не мог поверить ни в то, что последователи его обожаемого Кромвеля, ревностные пресвитериане, способны на обман и мошенничество, ни в то, что его сестра – ведьма.

Он не знал, что и думать.

Улучив минуту, он с робостью обратился к сэру Генри Форесту:

– Что будет с моей сестрой?

– Ее приведут ко мне, я, мировой судья, выслушаю обвинения, и если сочту их серьезными, то отправлю ее в тюрьму, дожидаться выездного заседания королевского суда – ассизы.

– По-вашему, это серьезные обвинения?

– Да, весьма серьезные, – признал Форест. – Ей придется их опровергнуть.

– А как это сделать, сэр?

– Маргарет должна представить суду доказательства своей невиновности и надежных свидетелей, которые смогут неопровержимо подтвердить, что она не причастна к делам, в которых ее обвиняют.

«Да, словам еврея никто не поверит», – подумал Самюэль и решил не рассказывать Форесту об овчарне, боясь, что баронет запретит ему вмешиваться в это странное дело.

– А если таких доказательств не отыщется? – спросил он.

Сэр Генри Форест отвел глаза и ничего не ответил.

Впрочем, Самюэль помнил, чем закончился суд над Анной Боденхем, и уклончивую манеру баронета приписал его смущению.

Ночь он провел без сна, перебирая в памяти слова еврея. Перед рассветом он тайком выскользнул из дому и прокрался к овчарне, но ничего подозрительного не обнаружил.

Ничего не случилось и в следующие две ночи.

«Презренный иудей оболгал слугу Господнего, только и всего», – решил Самюэль, однако в ночь перед судом опять не смог заснуть, скорбя о Маргарет.

– Сестру надо спасти! – всхлипнул он, погружаясь в беспокойную дрему.

Посреди ночи Самюэль проснулся и торопливо выбежал к овчарне.

Небо над взгорьем понемногу светлело. На пустынных склонах не было ни души. Внезапно из тени выступил какой-то высокий человек, укутанный в черный плащ.

Обадия Шокли неслышно крался по берегу реки. Сегодня, перед тем как Маргарет уведут из усадьбы, в стаде Фореста сдохнет еще одна овца – лучшего доказательства колдовства не придумаешь. С берега в реку скользнул лебедь, будто не желая встречаться с ночным странником.

Обадия начал торопливо взбираться по склону холма к овчарне.

Самюэль бросился к овчарне, стараясь не попасться на глаза проповеднику, поспешно вбежал внутрь и огляделся в поисках укрытия. В трех загонах, разделенных деревянными перегородками, переминались овцы, а в дальнем углу, за кучами сена, стояла тележка. Самюэль спрятался за ней.

Обадия не таясь вошел в овчарню, решительно направился к бли жайшему загону, на ходу достав пригоршню каких-то катышков из кошеля на поясе, и протянул раскрытую ладонь первой попавшейся овце. Овца послушно съела предложенное угощение. Оба дия невозмутимо поглядел на нее и вышел.

Дождавшись, пока не стихнут шаги Обадии, Самюэль метнулся к овце, силой разжал ей челюсти и выгреб горсть полуразжеванных катышков.

Теперь он знал, что делать.

В те времена заседания мирового суда проходили без особых церемоний и формальностей. Дабы не утруждать себя, сэр Генри Форест проводил заседания в парадном зале своего особняка, однако же, как и полагается, на каждом слушании должным образом составляли протокол. Судья-магистрат восседал в кресле с высокой спинкой за дубовым столом, установленным на небольшом помосте.