Мистер Гаррис жил в красивом особняке у ворот Святой Анны; во дворе дома, у южной стены, стояли изящные солнечные часы, по циферблату которых вилась надпись: «Жизнь – ускользающая тень»[48]. Гаррис водил близкое знакомство с великим композитором Георгом Фридрихом Генделем, часто устраивал платные концерты в соборе и городской ассамблее, давал балы, особенно после скачек близ поместья лорда Пемброка, на краю мелового плато Кранборн-Чейс, и организовал в Солсбери литературное общество, клуб и театр.

По лужайкам соборного подворья чинно прогуливались представители родовитых уилтширских семейств – Эйры, Пенраддоки, Уиндгемы; сюда любили захаживать и Герберты из Уилтон-Хауса. Заместитель архивариуса Эдвард Пур по праву гордился своим прославленным предком, епископом Ричардом Пуром, пять столетий назад начавшим возводить Солсберийский собор; жена Эдварда, Рейчел, была потомком епископа Роберта Бингхема.

Одного взгляда на соборное подворье было достаточно, чтобы составить представление об утонченности и изяществе вкусов его обитателей. Повсюду виднелись элегантные георгианские здания из кирпича и оштукатуренного камня: в северо-восточном углу красовался особняк мистера Гарриса, на западной стороне – Майлз-Плейс и Уолтон-Кэнонри, с востока, близ ворот епископского дворца, расположились дома поменьше, вплотную друг к другу. Особое внимание привлекал особняк Момпессонов на северной стороне подворья, у лужайки певчих, выстроенный по эскизам самого Кристофера Рена. Момпессоны и их наследники Лонгвили добавили к внутреннему убранству дома внушительную дубовую лестницу и облицевали фасад серым чилмаркским камнем, что выделяло его среди соседних домов из красного кирпича, а семь высоких прямоугольных окон на втором этаже и три мансардных окна на крыше подчеркивали строгое изящество очертаний. Двор особняка, обращенный к зеленой лужайке у западного фасада собора, обрамляла кованая ограда с каменными колоннами по углам, увенчанными тяжелыми квадратными фонарями. Особняк Момпессонов являл собой образцовую резиденцию джентльмена.

Однако при ближайшем рассмотрении соборное подворье было далеко от совершенства. Широкие кладбищенские лужайки за собором пришли в запустение, и после дождя казалось, что по кладбищу прошло стадо коров; давно не чищенные сточные канавы у колокольни распространяли вонь; к тому же мистер Браун, звонарь, варил пиво, а мистер Генри Филдинг, литератор, живший по соседству с мистером Гаррисом, устраивал шумные пирушки, приводившие в негодование местных дам.

Однако же утонченное изящество XVIII века не отменяло здравого смысла, о котором напоминала и скандальная распущенность каноников, и вонь городских улиц. По существу, Сарум нисколько не изменился. Над Солсбери по-прежнему высился величественный шпиль собора, свидетельствуя о неколебимом господстве Англиканской церкви, окончательно закрепленном в Акте о престолонаследии, приведшем к власти династию Ганноверов. Закон о вероисповедании требовал от чиновников присяги в верности Англиканской церкви, тем самым не допуская лиц прочих конфессий к занятию государственных должностей, что больше задевало католиков, чем нонконформистов протестантского толка, которые часто подпадали под действие всевозможных законов об амнистии.

В Саруме мирно сосуществовало множество религиозных общин: квакеры, методисты, внимавшие проповедям Джона Уэсли на Солсберийской возвышенности, деисты, свято верившие в то, что Господь вознаграждает добронравных людей независимо от их вероисповедания, и даже евреи. Благодушно настроенная Англиканская церковь терпимо относилась к любым системам верования – при условии, что никто не оспаривал ее главенства.

Превыше всего Сарум чтил свою независимость. Хотя Англией правили виги, приближенные короля – Роберт Уолпол, а затем Томас Пелхэм, герцог Ньюкасл и его брат Генри, – бо́льшую часть палаты общин составляли убежденные тори из захолустья, которым было все равно, какого мнения о них король и его министры. Сарум отправлял в парламент именно таких людей. Графство в парламенте по-прежнему представляли уилтширские дворяне – Годдарды, Лонги, Уиндгемы или Пенраддоки. Депутатов от Уилтона назначало семейство Герберт, а в Солсбери горожане с недавних пор избирали кандидатом в парламент кого-нибудь из семейства Бувери – эти богатые торговцы птицей приобрели имение к югу от Солсбери, близ Кларендонского леса, и щедро жертвовали на нужды города. На выборы в Солсбери не могли повлиять даже могущественные Герберты.

В заброшенном средневековом местечке Олд-Сарум, на продуваемом всеми ветрами холме близ крошечной деревни Стратфордсуб-Кастл у реки Эйвон, насчитывалось восемь избирателей, обладавших правом назначать двух парламентских депутатов, – старинный обычай гласил, что выборы должны проходить под вязом у развалин древней крепости. В действительности же депутатов назначал землевладелец.

В конце XVII века Олд-Сарум и деревню приобрел Томас Питт, предприимчивый делец, наживший огромное состояние в Индии. Из своих странствий торговец привез великолепный алмаз[49], за который и получил прозвище Алмазный Питт. Владение избирательным округом давало Питту огромные преимущества: желающие занять место в парламенте не скупились на расходы. Вдобавок гнилое местечко можно было на время уступить другому владельцу – разумеется, за щедрую плату. Семейство Питт владело Олд-Сарумом более ста лет, с небольшим перерывом (местечко на время уступили принцу Уэльскому), а внук и правнук Томаса Питта, Уильям Питт-старший и Уильям Питт-младший, стали премьер-министрами Великобритании.

Так в тиши провинциальной Англии XVIII века проходило детство Адама Шокли.

Красавчик принц Чарли во главе шотландского войска приступом взял Престон и двинулся на Дерби. Король Георг II проводил лето в Ганновере; младший сын короля, принц Уильям, герцог Камберленд, спешно собрал армию и выступил в поход против Молодого Претендента, который рассчитывал на поддержку французских войск и местного населения.

Увы, подкрепление не явилось, а призыв Стюарта к восстанию отклика не получил.

Юный Адам не находил себе места от волнения, не понимая, отчего отец продолжает заниматься скучными делами вместо того, чтобы браться за оружие.

В начале декабря он, не выдержав, спросил отца:

– А когда мы пойдем воевать?

Джонатан Шокли в изумлении уставился на сына: о чем толкует глупый мальчишка? Джонатан, слывший острословом, воспитанием Адама пренебрегал, считая сына тугодумом, зато с удовольствием декламировал приятелям едкие сатиры Александра Поупа и до слез смеялся, читая обличительные памфлеты великого Джонатана Свифта, автора «Путешествий Гулливера».

– Мне некогда, – презрительно фыркнул он и ушел.

Адам, уязвленный предательством отца, заперся у себя в спальне и всю ночь рыдал в подушку. Он и не подозревал, что якобитские настроения в Англии, равно как и романтический образ «короля за морем», к тому времени существовали лишь в застольных беседах захмелевших провинциальных джентльменов. О восстановлении на английском престоле католиков Стюартов всерьез никто не упоминал, а винить ганноверского монарха в неурядицах считалось хорошим тоном среди настоящих англичан.