Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рука Полуночницы легонько легла мне на плечо.
– Все в порядке?
Я сначала обернулся на дом, оставленный позади, а потом на нее. Ее рыжие волосы мокрыми прядями облепили узкое внимательное лицо, с которого дождь безуспешно пытался смыть грязь, кровь и синяки.
– Да.
И я понял, что впервые за очень долгое время искренне улыбаюсь.
Глава 4. ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО
Полуночница торопливо стирала засохшую кровь с лица влажными салфетками, и они красными комками стремительно падали в ближайшую мусорку. Бер Керемет рассек ей нижнюю губу практически надвое, из-за чего удовлетворенная улыбка рыжей казалась, мягко говоря, зловещей. Она держалась стойко, но как бы на автопилоте.
– Ты потеряла много крови, – сказал я, – уверена, что хорошая идея – садиться за руль?
Она лишь рассмеялась.
Извлеченные из сейфа предметы Полуночница бережно обернула в пакет и убрала под водительское сиденье.
Помоечника нигде не было видно – вероятно, не счел нужным попрощаться. Я закинул в бак шлепанцы, больничные штаны, белье и с удовольствием натянул джинсы, которые забрал из своей комнаты. Они здорово болтались на мне, потому что в больнице я похудел килограммов на десять. Дурман в голове и не думал куда-то улетучиваться. Я плохо понимал, что произошло, и мало чувствовал боль – хоть физическую, хоть душевную. Интересно, что будет, когда нейролептики и транквилизаторы окончательно покинут мой организм?
Полуночница позаимствовала у меня старую фланелевую рубашку – окровавленная и изорванная медведем футболка полетела в бак вслед за моими вещами. Я вспомнил, что эту рубашку выбирали мы с Агатой, – это она любила синий цвет.
Под футболкой у Полуночницы был только спортивный топ, но я так отвык от чьего-то общества, что не сообразил отвернуться. Ей, кажется, было все равно, что я пялюсь.
– У тебя так много шрамов.
Белые пятнышки и полоски, розовые рубцы и багровые червячки покрывали ее плечи. У нее на теле не было ни грамма лишнего жира, сплошные тугие мышцы.
– Если честно, я уже не помню, откуда получила половину из них, – усмехнулась Полуночница, застегивая последнюю пуговицу.
– Что ты чувствовала, когда впервые кого-то убила? – вопрос вырвался помимо моей воли, и задавать его стоило тогда, когда я более-менее пришел бы в себя.
– Ты так спрашиваешь, как будто решил ввести это в привычку, – рыжая запустила пятерню в волосы и энергично потрясла ей, расчесываясь. – Не буду врать, я не плакала после полгода в подушку и не ходила к психологу. И снов с покойниками у меня не было. Скорее, много думала. Мол, как ведь оно бывает: было живое существо, а вот его и нет. И разница между нами лишь в том, что я успела убить быстрее, чем убили меня. Не рассуждай я так, и месяца бы на своей работе не продержалась бы. Поехали, я уже начинаю засыпать. Кстати, ты знаешь, что в сутках у жаров не двадцать четыре часа, как у людей, а сорок восемь?
Машина резко тронулась с места. Собака, затаившаяся на заднем сиденье, снова заскулила, а меня затошнило. Тошнота не отпускала и тогда, когда машина полчаса спустя неслась по утренней трассе – цифры на приборной панели показывали, что уже шесть утра, так что машин на дорогу выезжало совсем мало, первые автобусы должны были появиться как минимум минут через сорок. Череп норовил развалиться на части, в висках стучало, а солнце, как назло, уже радостно проснувшееся, стегало своими лучами по глазам.
Собака тихонечко тявкала, и то и дело слышалось осторожное похлопывание здоровенного языка по забинтованной лапе.
– Поищи в бардачке маленькие синие пластыри, – Полуночница грызла в зубах незажженную сигарету. – Наклей один под ухом, другой – на запястье. Это пыльца эдельвейса. Не уверена, конечно, что тебе поможет, но мало ли.
Внутри бардачка, как и в багажнике, все было уложено с педантичной аккуратностью и на все случаи жизни: пачка сухих салфеток, пачка влажных, тряпка для стекол, запакованная в целлофановый пакет, протеиновые батончики, швейцарский нож, запасная зарядка для телефона, наушники. Коробочка с синими пластырями нашлась внутри маленькой аптечки с незнакомыми лекарствами. Я поколебался, но потом все же наклеил пластыри так, как посоветовала Полуночница.
В салоне сразу же остро запахло паприкой и карри, и Полуночница досадливо куснула сигарету. Спустя пару минут запах полностью выветрился через открытые окна вместе с моими неприятными ощущениями.
– Куда едем? – зевнул я, глядя, как слева пролетают деревья, разделяющие проезжие части, а справа – опорная стена возле бывшей швейной фабрики «Заря», украшенная лепниной в виде разнообразных животных.
Мы въезжали в основную часть города, но мне было неинтересно вертеть головой по сторонам, чтобы разглядеть, насколько сильно все изменилось за прошедшие два с половиной года. Мозг еще не осознал произошедшего и делал лучшее, что мог, – пытался погрузить меня в спасительный сон.
– Бюро еще закрыто, – ответила она и вжала запястьем кнопку клаксона, когда какой-то таксист на белом «Приусе» подрезал нас, в последний момент подвернув с шоссе под мост. – Поищи пока в бардачке свечки, должны быть такие маленькие, похожие на ароматические. Нужно две. Пройдем в Форты Сердца и сможем поесть.
Живот запротестовал и обрадовался одновременно.
Ловко объехав все пробки, мы припарковались вдоль дороги неподалеку от автобусной остановки «Фуникулер». В далекие шестидесятые Никита Хрущев сказал, что Владивосток должен стать круче американского Сан-Франциско. Дескать, у них холмы, а у нас сопки, нам тоже нужны красивые мосты и фуникулеры. Впрочем, линия фуникулера в городе только одна. Она была запущена в тысяча девятьсот шестьдесят втором году как вид общественного транспорта. Путь в дребезжащем вагончике вниз или вверх занимает чуть меньше минуты, но это самый быстрый способ добраться до улицы Пушкинской до улицы Суханова. Для сравнения, лестница, пролегающая вдоль линии фуникулера, насчитывает триста шестьдесят восемь ступенек.
Задуманных мостов в советское время во Владивостоке так и не построили – горожанам пришлось ждать этого события практически полвека. С видовой площадки, куда мы поднялись по дощатому настилу и массивным камням, открывался, пожалуй, один из самых знаменитых видов на Владивосток – вид на Золотой мост. Мост широким шестиполосным языком пересекал бухту Золотой Рог, соединяя центр города и мыс Чуркин. Бухта, где высадились первые русские поселенцы, тянулась далеко влево, вдоль верфей и портовых причалов, и заканчивалась у речки Объяснения.
Мне всегда было грустно думать о реках Владивостока. Все знают нас как морской город и прославляют
