Она бросает кнут на пол, хватает мой плейер и начинаетпрокручивать плейлист.

Я резко оборачиваюсь. Что она успела увидеть?

— Ау? Вчера, на празднике? У бассейна? Или это вы такпросто, пообжимались?

Я чувствую, как мое лицо заливает краска.

— Что ты понимаешь в таких вещах? Тебе всегодвенадцать! И нечего было подсматривать!

Она закатывает глаза.

— Очень надо за тобой подсматривать! Делать мне, чтоли, нечего? К твоему сведению, я просто случайно вышла из дома как раз в тотмомент, когда ты целовалась с Дейменом. И уж поверь, я бы рада была этого невидеть!

Я качаю головой и яростно роюсь в ящике, вымещая злость нани в чем не повинных свитерах.

— Не хочется тебя разочаровывать, но он совсем не мойпарень. Мы с ним с тех пор даже и не разговаривали. — От этих слов всесжимается внутри, и я ненавижу себя еще больше.

Хватаю чистый серый свитер и рывком натягиваю через голову,погубив только что старательно завязанный хвост,

— Если хочешь, я могу за ним проследить. Или буду егопреследовать и пугать, — улыбается Райли.

Я вздыхаю. Отчасти мне хочется воспользоваться еепредложением, но, с другой стороны, я понимаю, что нужно смириться, забыть отом, что было, и как-то жить дальше.

— Хоть ты не лезь, будь так добра, — говорю янаконец. — Может у меня быть небольшое мимолетное приключение, как увсякой нормальной школьницы?

— Как скажешь. — Райли пожимает плечами и бросаетмне плейер. — Между прочим, имей в виду: Брендон снова свободен.

Я заталкиваю в рюкзак учебники, удивляясь тому, что от этогоизвестия мне ни капельки не становится лучше.

— Ага, Рейчел его бросила, потому что увидела навечеринке в честь Хэллоуина как он обнимался с плейбоевским кроликом. То есть,это была Хизер Уотсон в костюме кролика.

— Серьезно? — изумляюсья. — Хизер Уотсон? Ты прикалываешься!

Я пытаюсь представить себе эту картину, но ничего невыходит.

— Честное скаутское! Видела бы ты ее: похудела,сняла брекеты, распрямила волосы и стала буквально другим человеком. Ксожалению, она и ведет себя, как совсем другой человек. Как будто у нее,понимаешь ли, зуд в одном месте, — заканчивает Райли, понизив голос, иснова принимается нахлестывать пол, а я пытаюсь осмыслить поразительнуюновость.

— Все-таки подсматривать нехорошо. — На самомделе, меня не так уж волнует, когда она подглядывает за моими бывшими друзьями.Хуже, когда она шпионит за мной. — Пойми, это некрасиво!

Я взваливаю на плечо рюкзак и направляюсь к двери. Райлихохочет.

— Не смеши! Хочется же знать, как живут наши старыезнакомые.

— Ты идешь? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Угу, и чур я сижу на переднем сиденье!

Райли проскальзывает мимо меня и лихо съезжает по перилам.Черный плащ Зорро развевается у нее за спиной.

* * *

Майлз ждет на крыльце, с жуткой скоростью набивая очередноесообщение на клавиатуре мобильника.

— Одну… секундочку… сейчас… уже все! — Он усаживаетсяна пассажирское сиденье и заглядывает мне в лицо. — Ну, давай,рассказывай! От и до. И смотри, ничего не пропускай — я желаю знать всенепристойные подробности!

— О чем ты?

Я задним ходом вывожу машину на улицу, грозно взглянув наРайли — та сидит у Майлза на коленях, дует ему в лицо и заливается смехом,когда он начинает настраивать вентиляционный клапан.

Майлз смотрит на меня и качает головой.

— Я о Деймене! Говорят, вы там с ним миловались прилуне, у бассейна, много чего себе позволяли в серебристом лунном свете…

— Что ты плетешь? — спрашиваю я в напраснойнадежде как-нибудь его остановить.

— Слух уже пошел, так что не пытайся отрицать! Я бы ещевчера тебе позвонил, да папуля конфисковал телефон и уволок меня на тренировкупо бейсболу, а потом орал, что я, мол, замахиваюсь, как девчонка. Это надо быловидеть! Я все делал не так, папуля был просто в ужасе. Так ему и надо… В общем,поговорим лучше о тебе. Давай, колись! — требует Майлз, развернувшись комне всем телом. — Это было так прекрасно, как в наших общих мечтах?

Я пожимаю плечами и, покосившись на Райли, взглядомприказываю ей прекратить безобразничать или немедленно удалиться. Потом говорю:

— Извини, если я тебя разочарую, но рассказывать-тонечего.

— А я слышал совсем другое. Хейвен сказала…

Я сжимаю губы. Я прекрасно знаю, что сказала Хейвен, но мнесовсем не хочется услышать, как это повторят вслух. Поэтому я перебиваю Майлза.

— Ну ладно, мы поцеловались. Всего один раз. — Ячувствую, как Майлз смотрит на меня, подняв брови и скептически усмехаясь. —Может, два раза. Не знаю, я не считала.

Я отчаянно вру и надеюсь, что он не заметит, а у самой горятщеки и ладони вспотели, как у последней дилетантки. Потому что на самом деле ястолько раз вспоминала этот поцелуй, что он уже выжжен у меня в мозгу.

— И? — спрашивает Майлз.

— И ничего!

Я оборачиваюсь к нему и с облегчением замечаю, что Райликуда-то исчезла.

— Он не звонил? Не присылал эсэмэску? Или имейл? Или,может, заходил? — спрашивает Майлз, думая о том, что это значит не толькодля меня, но и для будущего всей нашей компании.

Отрицательно мотаю головой и смотрю на дорогу, злясь на себяза то, что так раскисла, и что горло у меня перехватывает, и щиплет в глазах.

— А что он сказал? В смысле, когда уходил? Его самыепоследние слова?

Майлз твердо намерен все-таки отыскать лучик надежды вбеспросветном и тусклом пейзаже.

Я поворачиваю у светофора, вспоминая наше странное, такоевнезапное прощание у двери. Сглотнув комок в горле, оборачиваюсь к Майлзу.

— Он сказал: «Возьму на память».

Не успели эти слова прозвучать, как я понимаю: это оченьплохой знак.

Никто не говорит «на память», если собирается вернуться.

Взгляд Майлза отражает мысль, которую не решился произнести.

— Вот и я о том же, — говорю я, сворачивая напарковку.

* * *

Я твердо решила не думать о Деймене, и все-таки испытываюразочарование, когда прихожу на английский, а его там не вижу. От этого,конечно, я начинаю думать о нем еще больше. Я превращаюсь в одержимую!

Я что хочу сказать — если поцелуй казался чем-то большим,чем просто телячьи нежности у бассейна, это еще не значит, что Деймен относилсяк происходящему так же, как я. И если для меня все было настоящим иудивительным, это еще не значит, что Деймен чувствовал то же самое. Как нистарайся, не получается выбросить из головы картинку, как они с Триной стоятрядом: идеальный граф Ферзен и трепетная Мари. И я при них, сбоку припеку, всяв блестках и воланчиках, расфуфыренная, как последняя выскочка.