Протягивает три тюльпанчика.

– Да ну что вы, – растерялась я.

– Нет-нет! Это я везу заказ на предприятие. Там будут женщин сегодня поздравлять. У меня палатка цветочный. И букетов у меня как раз с запасом – если помнутся там, то-сё.

– Значит я «то-сё»? – смеюсь я и беру тюльпаны.

– Нэээт, – испугался мужик. – Ты просто женщин! Хотел тебе и ей, но не успел ей. – Мужик махнул в сторону беременной девушки. – Так что только тебе. С васмым мартом!

– Спасибо, – говорю я и машу всем остальным в моей искусственной пробке.

Сейчас поедем, ребята! Народ взрывается симфонией приветливых клаксонов. Оказывается, они бибикали не от нетерпения, они бибикали в поддержку! Как бы говорили: «Мы с вами, девчонки!» Вы замечали, что иногда клаксоны играют неплохие мелодии? Я запрыгиваю в машину и стартую нагонять упущенные минуты. Какая сегодня погода чудесная, снежок танцует. Хочется улыбаться, обнимать людей и нюхать тюльпаны!

P.S. Через неделю я узнала, что беременна, а через девять месяцев родила дочку.

Лиля – наркоманка со стажем. Наркоманка и дилер. Она и меня подсадила. Невозможно было не подсесть, когда о чем-то говорят так. Ее наркотик – кофе. Она рассказывала о кофе как о любимом мужчине: глаза светятся вдохновением, руки ласково гладят чашку с насыщенным нефтяным напитком.

Мы познакомились случайно: я гуляла в лесу с коляской, в которой спал мой новорожденный сын, и подошла к компании молодых людей на пикнике спросить, нет ли у кого таблетки от головной боли. Голова болела нестерпимо, и я боялась, что не дойду до дома.

Худенькая девушка с рыжими волосами протянула мне стаканчик и аспирин. Я с благодарностью взяла стакан, решив, что там вода. Но там был кофе. Я вопросительно посмотрела на девушку:

– Не удивляйся, сначала выпей кофе, потом таблетку. Кофеин усиливает действие аспирина и парацетамола. Кофе повышает кислотность желудка, и он принимает и растворяет обезболивающие более охотно.

– Ого, не знала. Но мне нельзя кофе, я кормлю, – киваю я на коляску.

– А когда следующее кормление? Кофе выводится из организма за три часа…

– Да? Ну тогда можно рискнуть…

– Посиди с нами, пусть голова пройдет. А я понянчу пупсика, если ты не против. Очень люблю деток.

– А свои есть?

– Пока нет, очень хочу…

Разговорились. Подружились на почве любви к кофе и детям. Лиля прививала мне любовь к кофе постепенно, заманивала в гости, угощала, в общем, подсаживала.

– Ты пробуй, пробуй, – торопит Лиля. – Чувствуешь ноты пряных трав дикой природы Эфиопии и крепленого вина?

Она спрашивает, закрыв глаза. Сама смакует. Я никогда не была в Эфиопии и никогда не пила крепленого вина, но я чувствую!

– О, а это капучино! – радуюсь я, узнав вкус.

Лиля снисходительно качает головой:

– Это эспрессо кон-панна! Кофе с шапочкой из взбитых сливок, автономно живущих на верхнем лофте кубинского кофе.

И продолжает, жмурясь от удовольствия:

– Существует три основных кофейных дерева – Арабика, Робуста и Либерика. Вот сейчас мы с тобой пьем Арабику.

Все, что я знаю о кофе, я знаю от нее.

Лиля – кофейный сомелье в одном злачном столичном ресторане. Можно не выпендриваться и сказать просто – «Лиля – бариста», но бариста – это тот, кто варит кофе по известной технологии, а Лиля – сомелье: она создает кофе, творит новые вкусы, экспериментирует.

Лиля изобрела свой уникальный вкус соленого кофе. Там чайную ложечку ядреного раствора морской соли с кардамоном нужно добавить в нежную сливочную пену. Соль подчеркивает природную сладость сливок и оттеняет горький вкус кофе. Так объясняет Лиля. Я пробовала – мне не понравилось.

– Нет, Лиль, не доросла я, наверное. Не понимаю. Для меня соленый кофе – слишком фьюжн. Ты еще мне сладкий гороховый суп предложи…

Лиля не обижается. Ее кофе – ее искусство. Не всем дано понять, и это нормально. Кофейный абстракционизм.

Лиля – художник в стиле латте-арт. Она рисует на кофе. Получается очень красиво. Однажды она нарисовала мой шарж на кофейной пенке и поразила меня в самое сердце: вышло очень похоже. Она действительно талант.

Наши беременности (моя вторая, ее первая) практически совпали по времени, но из-за занятости – и ее, и моей – общались мы редко. Иногда переписывались в WhatsApp и обменивались фотками растущих животов.

И вот два месяца назад она перестала выходить на связь. На днях я узнала, что у нее несчастье. Она родила долгожданную дочку, у которой обнаружили редкую гемолитическую болезнь.

Я не знаю, что это значит, не знаю, насколько это серьезно, не знаю даже, правильно ли я написала название болезни, знаю одно: с момента, как это случилось, Лиля превратилась в отшельницу: гуляет с ребенком редко и одна. Ни с кем не общается. Стала нелюдимой.

Я боюсь встречи с ней. Не знаю, как теперь разговаривать. Как ни в чем не бывало? Уместно ли улыбнуться? Или лучше сделать сострадательное лицо? Мол, я понимаю…

«Я понимаю» вправе говорить лишь тот, кто понимает. Не я. Я не знаю, что такое просыпаться и погружаться в липкое марево болезни самого любимого, ни в чем не повинного родного существа. Я не знаю, как холодный кол вопроса «почему я?», воткнутый в самое сердце, сковывает дыхание.

Вчера был снежный дождь, и я увидела, как Лиля, промокшая, шла по лесной дорожке, толкая перед собой розовую коляску. Я стояла на детской площадке, следила за сыном, съезжающим с горки. Увидев Лилю, я решительно сделала шаг ей навстречу. Она дернулась в сторону.

– Лиля!

– Слушай, я не хочу ни о чем говорить, ладно? – раздраженно сказала она и глубоко накинула капюшон. Спрятала лицо. Она – в чуриках…

Обдав холодом, она стремительно прошла мимо. Сбежала. Теперь я боюсь ее еще больше. Это не Лиля, это концентрированная боль в капюшоне и с коляской. Она учится с этим жить…

Девочки на площадке рассказали, что она по утрам гуляет у церкви: подолгу ходит кругами вокруг церковного забора. Сегодня утром, пока мои муж с сыном спали, я собралась, положила дочку в коляску и пошла к церкви. Лиля стояла ко мне спиной и смотрела на церковные пристройки. Я выдохнула, подошла, решительно припарковала свою коляску рядом с ее. Достала термос. Два бумажных стаканчика. Протянула их Лиле. Она растерянно и нерешительно взяла. Я налила дымящийся кофе в стаканчики, взяла у нее из рук свой и чокнулась своим об ее. Чин-чин. Мы обе молча сделали по глотку.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Как думаешь, что я сделала не так? За что?

– Ничего.

– Почему я?

– Это не возмездие, дорогая. Это испытание. Оно не за что-то, а для чего-то…