смышленый вырос. Не гонит пока Тишку со двора — пусть Богдашу забавит. После таких забав кот потом неделю у Надейки хоронится, на имя свое с Сорокиного двора не откликается. Забава ходит по деревне серого ищет, причитает жалобно. Дрогнет Тишкино сердце — простит все, и домой вернется.

Два последних дня кот, видать, тоже у соседки прятался. Когда родной двор гнилой свеклой обстреливают, это никому не по нраву.

Утром Забава зашуганного кота в сенях нашла и в избу затащила.

— Ой, на Тишку кто-то шнурок повязал, — с удивлением выдохнула она.

— Никак повесить на заборе хотели, что тех куколок, удавку накинули, — хмуро откликнулась Сорока. — Сымай шнурок и в печь закидывай, спалить надо, — мож, заговор на нем какой.

— Дай посмотреть, — потянулась к шнурку Нежданка. — Нитки знакомые — красная, синяя да лазоревые вместе сплетены, вроде где-то она уже такое видела.

— Пали, я сказала! — прикрикнула мачеха на Забаву. — Не вздумай бесовой силе в руки дать. Хошь, чтобы зло людское, на шнурок наговоренное, в десять раз на ее колдовстве, как на дрожжах, поднялось?

Забава перечить мачехе не стала, шнурок в печь кинула. Сорока и так уже сама не своя последнее время — шутка ли три дня взаперти сидеть, на двор нос не высунешь. Даже Авоську маленького вчера ни за что отшлепала, на ребенке хилом сорвалась.

А у Нежданки все шнурок трехцветный из разуму не шел. Откуда она тот лазоревый цвет знает? Где видела? Ежели каждый день краски мешаешь, оттенки подбираешь, то начинаешь такие тонкости различать, что мало кому дано.

И только, когда сидела у деда за печкой, снова долго Василя кашей кормила, вспомнила Неждана — изок, стрекозы, яблоня… Пояс такой узорчатый Ваня носил, говорил, что мамка ему сама выткала. Лазоревая нитка, красная да синяя — так они в то лето на солнце отливали… Надейкины нитки — и на поясе, и в шнурке — с одного мотка.

Не могла соседка на кота удавку накинуть, чтоб на дворе повесить, — это Неждана точно знала. Сороку она давно не любит, может, и пошибче других, Власа не особо уважает за то, что никакого укороту жене не дает, дозволяет детей Даренкиных обижать и деда в черном теле держат. Но серому Тишке Надея никогда ничего худого не сделает, даже ежели вся Поспелка семью Власа растерзать готова.

Ванькину матушку Неждана почитала, у колодца завидит — в пояс кланялась. Осмелится — так и спросит Надею, как Ивану в Граде живется, как при терему служится.

Мать улыбалась и отвечала обстоятельно, хотя сама мало что знала. Ивана со службы пока даже на денек домой не отпускали, сама Надея тоже в Град не ездила, уже и спину ломило, и ноги болели, и скотину в хлеву не на кого было оставить. Если только, кто из родни через Град по своей надобности поедет, с Ванькой там свидится, тогда хоть какая весточка о нем до матери долетит. Все, что сама узнавала, — тем и с Нежданкой делилась.

Не сразу, но догадалась девчонка, что шнурок у кота — то знак для нее был. Не зря Надея на Тишку его нацепила — сказать она что-то Неждане хочет, к себе зовет.

В избу к Власу не подступиться, Сорока дверь сейчас никому не откроет, стучи-не стучи. Значит, к себе Надея зовет, кота со шнурком заместо голубя почтового отправила.

Про птиц, с которыми послания пересылают, девчонка только от Вани, наверное, и слышала. В Поспелке таких никто не держал. Думала иногда Неждана, как ладно было, если б Ванька ей письма из Града с голубями слал. Бывает, лепит свистульки или раскрашивает, а сама представляет… Потом уж вспомнит, что грамоте не обучена.

— Надея, пусти меня, это я, Нежданка, — не стучала, а тихонечко скреблась девчонка из сеней в горницу.

В сени она через лаз прошмыгнула, знала где доски отодвинуты для Тишки. Нежданка только вверх тянулась, а сама все такая же тощая была. Где толстый серый кот пролезет, там и девчонка бочком пройдет.

Ух, и чего ж ей то стоило — без спроса со двора уйти, да в такое время неспокойное. Отец побоялся на улицу показаться, а она, девчонка, с заднего двора, через лаз в заборе, да через щель в хлеву к Надее в сени — шмыг.

Дверь распахнулась тут же. Надейка уже истомилась, пока девчонку дожидалась. Уж чего только не передумала, — может, кот со страху в подпол забился, до избы не дошел, может шнурок с себя содрал, может, загубили кота, а, может, Тишка в избе появился, да Нежданка знак не распознала…

— Заходи, детка, не бойся! Заждалась я уже! К печи садись — грейся, — Надея вытянула Нежданку из сеней за рукав, как морковку из грядки. — Разговор у нас с тобой взрослый будет.

Неждану всю, как льдом окатило.

— С Ваней что случилось? — прошептала она.

— Не, за Ванятку не переживай! — поспешила заверить Надея. — Про тебя сказ.

— Уфф, хорошо, — девчонка хоть капельку успокоилась.

— Приезжал человек один, Ванька с ним просил тебе передать, что не сегодня-завтра с княжьего двора по твою душу люди явятся, в колдовстве обвинять будут, — все, как есть, без утайки, выпалила Надея.

— Да, ладно, — выдохнула Неждана. — Вроде я привыкла к такому уже.

— Во, чудная! — Ванькина мать руками всплеснула, как утка в руду плещется, — беспокойно и неуклюже. — Что ж ты сравниваешь людей княжьих да баб деревенских, что из-под платков в спину кричат, а сами боятся до дрожи, что сила колдовская их накажет.

— А я про княжьих людей ничего не знаю, — созналась Неждана и медленно помотала головой.

Соседка укрыла ее пуховым платком, девчонка вся дрожала — то ли от страха, то ли от холода.

— Княжьи люди — лютые они, на расправу скорые, — не сдержала слезу Надея. — Им головы рубать — что бабам семечки лузгать.

Губенки у Нежданы задрожали.

— Уж, коли решились они из Града до Поспелки скакать сквозь снега и метели, добром дело не кончится, — Надея не пугала, а, как есть, правду всю говорила. — На плаху тебя потащат другим в назидание. Или толпа