— Сорока! Добрая, хорошая, родная Сорока! Милая матушка! Не губи нашего тятеньку! — Забава валялась у мачехи в ногах. — Не пущай его со двора, не гони на погибель верную.

— Что так и будем теперь за закрытыми дверями сидеть? — зло огрызалась Сорока.

Да, сама понимала, то не время сейчас нос из избы казать, растерзают не то, что их с Власом да Нежданку, а и детушкам малым пощады не жди. Погодить Власу велела. Небось, успокоится да обойдется еще.

— Дверь в избу бревном подопри, чтоб не выломали, — строго приказала она мужу да пошла кашу варить.

— Закончится же у них репа когда-нибудь?! — бодро и звонко спросила Забава на всю избу.

Она хотела поддержать семью, настроить всех на хороший лад.

— Окна у нас раньше закончатся, — хмыкнул Яромир.

— Матушка, они там и с меня куколку сделали, за шею повесили? — хрипел Богдаша, рвал Сороке сердце. — Тянет та ниточка, дышать не дает.

— Там на всех нас куколок навязали, — заверил его Щекарь. — Я считал…Тятенька — черный, как ворон, Нежданка в кожаном переднике, Авоська — с погремушкой, а ты, Богдаш, лучше всех удался — самый толстый и в красных сафьяновых сапожках.

Богдан снова захрипел. Щекарь выхватил от матери оплеуху.

— Сделай ты что-нибудь! — Сорока колотила Власа в грудь. — Отец ты али нет? Дите родное страдает — задыхается!

— А что тут сделаешь? — Влас безвольно отвечал из глубины своего колодца, куда продолжал падать девятый годок. — Надо потерпеть…

Ох, как не любила этого Сорока! Не думала она, что магия приворотная мужика воли настолько лишает. Все-все теперь самой приходилось — обо всем наперед заместо Власа думать, к любому действию его направлять.

Раньше, когда Дарену замуж брал, Влас уверенным и сильным парнем по земле ходил, взял он молодую жену за руку да повел ее по жизни. Шагал решительно, как и заведено предками, — мужчина первый ступает, все напасти на себя берет.

А когда Сорока взяла все в свои руки и приворотом его на себе женила, так Влас, как омороченный на перепутье столбом встал и не знает, куда дальше двигаться, — тянуть его приходится да в спину подталкивать. А куды тянуть, куды толкать — то тоже сама, Сорока, решай. Выбилась она уже из сил — и за бабу, и за мужика в семье быть.

«Кто взял — тот и ведет, — помнится, так сказала ей Щекочиха, предупреждая о последствиях обряда, — готова ли ты к такому, девка?» Тогда Сорока головой кивала, на все согласная. И только недавно она поняла, что те слова значили.

— Да, какие ж из нас дружинники, коли мы за семью свою у родной избы постоять не сумеем? За братца родного не вступимся? — подорвался Всеволод и потащил за собой Вячеслава.

Для поступления в дружину почти все уже наготовили, Кони объезжены, мечи да кольчуги у коваля еще по осени забрали.

Не думали братья, что первый раз новенькими мечами им на дворе махать придется, ступая по гнилой репе и дохлым крысам. А с кем воевать? Куколок слепых заговоренных, что вдоль забора развесили, с ниток черных сбили да обратно в избу воротились.

Да, и за то малое время успели деревенские братьев помоями окатить с той стороны забора. Обидно стало. Кольчуги совсем новые, а теперь все забились зловонной жижей — долго придется рыбьи кишки вонючие счищать.

На удивление помогло. Как нитки перерезали, куколки в снег с забора попадали, Богдаша перестал хрипеть и хвататься за горлышко.

— Говорят, скоморохи в Коромыслях пляшут, — зачем-то вспомнил Добросвет. — С медведем… В княжий терем идут — сказывали.

— В Поспелке и без них весело вроде, — опять Яромир съехидничал.

— Если из Коромыслей — в терем, то у нас через три дни объявятся, — поняла старшего брата Истома. — Может, тогда местные дураки пойдут на медведя плясового глазеть, да от нас отвяжутся.

— Не думала, что буду скоморохов ждать как спасителей, — зевнула Услада.

— Тут эти три дни еще продержаться надобно, — напомнил Всеволод, отирая кусок собачьего дерьма с плеча.

Всем очень хотелось спать, в такой обстановке невозможно было расслабиться третьи сутки.

Глава 12 Лазоревая ниточка, или Кот-перебежчик

Тишка — толстый серый кот, которого за свистульки на ярмарке выменяли, больше всех любил в семье Забаву. Уж она-то его наглаживала и утром, и вечером, а тот мышу поймает — ей несет.

Неждана Тишку тоже любила, но мачеху еще из-за кота гневить не решалась. Она для деда ложку творога допроситься не могла, что уж там кот. Хорошо, у него Забавка есть. Та старалась потихоньку коту лакомый кусочек подбросить или сметанки плеснуть.

Мышей кот ловил, службу свою в дому исправно нес. Но мышей каждый день жрать — это ж, тьфу, гадость какая! Да, и повывел он давно всех грызунов, изредка какая приблудная полевка в сенях проскочит.

Сорока кота кормить не велела, чтоб не разленился, к сметане и творогу не привыкал. Головы курячьи Забавка ему оставляла, но то — ладно — головы все равно на выброс шли. Чай, не последний кусок доедали, чтобы самим из голов похлебку варить.

От несправедливости такой и голодухи повадился кот к Надейке на двор заглядывать. Он и там всех мышей переловил по-соседски, Надейка кота привечала. Не жалко было ей накормить его сытно, все ж таки кот — не корова, много не съест.

Так и жил Тишка давно на две избы. Сорока из-за ссоры своей с Надейкой кота еще пуще не взлюбила, стала предателем считать и перебежчиком. Она и по другим причинам его не жаловала: не от его ли шерсти в горнице Богдан задыхается — думала она иногда.

Сам Богдаша любил с котом играть. Были то все игры глупые мальчишеские, порой жестокие, — то за хвост тягает, то усы палит. Как услышит Сорока, что сынок ее хохочет-заливается, громыхалку к хвосту котейке привязал да гоняет шерстяного, то и ладно, так и быть, сама улыбнется от умиления — какой сыночек