— Но всё это пока байки. Наши предположения не есть доказательства. Но могут быть использованы при воссоздании картины, когда у нас будут другие, более веские улики. Вот вам и ещё один вопрос. Что там у нас дальше?

— Кто спрашивал Ларичева утром по телефону? Вопрос простой. Ксения Ларичева сказала, что это она искала мужа по телефону.

— Можете стереть вопрос… — начал было Буров и запнулся. — Здесь была какая-то неясность. Если звонила жена Ларичева, то почему она никак не среагировала на сообщение о том, что её муж умер? Ведь сестра-хозяйка утверждает, что тот, кто спрашивал Ларичева, повесил трубку, не назвав себя.

— Может, что-то прервалось на линии? — сказала Лера.

— Зуева весьма точна в этом отношении. И следователь внимательно отнёсся к этому заявлению. По её словам, трубку повесили сразу же, как услышали о смерти Ларичева.

— Но ведь жена Ларичева сказала, что она действительно звонила, но только один раз. Зачем же ей было вешать трубку? — недоумевала Лера.

Помолчав, Буров вдруг воскликнул:

— Поехали!

* * *

Они вышли из парка, остановили такси, и Буров назвал адрес следственного управления. Сумерки сгустились, но на улицах было ещё людно. По лестнице до кабинета Бурова они промчались бегом. Лера едва поспевала за капитаном. Добравшись до папки, Буров торопливо принялся ворошить бумаги и что-то читать. Потом присел прямо на стол и удовлетворённо вздохнул.

— Вот, значит, как! — едва слышно произнёс он и обратился к Лере, смотревшей на него широко раскрытыми глазами: — Послушайте, — и Буров зачитал:

«— Кто вам сообщил о смерти мужа?

— Звонили из милиции.

— Вы звонили утром и спрашивали Ларичева?

— Да, звонила… часов в пять или полшестого… но мне никто не ответил.

— Вы хотели сообщить ему что-то важное?

— В общем нет…»

— Так, так… — задумчиво протянул Буров. — В истории с телефоном нет ясности. Жену Ларичева не спрашивали конкретно о двух звонках. Она ответила «да, звонила», а не «звонила дважды». Следователь это упустил.

Только сейчас Лера поняла, куда метил капитан.

— Вопрос: кто звонил во второй раз? Мадам Ларичева или кто-то другой? Если бы это была она, то ответ сам собой подразумевается: «Да, я звонила дважды». Она же ничего на этот счёт не говорит, то есть звонила один раз. Вопрос можно видоизменить: если это жена Ларичева звонила во второй раз, то почему она это скрывает? А если не она — тогда кому понадобился Ларичев ни свет ни заря? Следствие чересчур легко пропустило мимо ушей эту подробность.

Буров вдруг почувствовал, что нащупал одну из самых важных ниточек. Пока не будет обнаружен этот загадочный «некто», звонивший во второй раз, подозрение будет висеть над мадам Ларичевой.

Лера заглянула в блокнот:

— Следующий вопрос: зачем Ларичев приехал в пансионат?

— Ответ у нас есть. Точный. Дальше.

— Почему Рубцов так настойчиво пытается защитить себя?

— И на это ответ у нас имеется, — поспешил заметить Буров.

— Что знал Рубцов о смерти Ларичева и почему так боялся, что обвинят его?

— Да… из его показаний видно, что он что-то скрывает.

— Но ведь Ларичев приехал из-за него.

— Этого мало, чтобы оправдать поведение Рубцова. Он что-то знал о том, как умер Ларичев. Возможно, и о морфии и о ксенородоне.

— Вы хотите связать это со стаканом, который он взял?

— Вывод о такой связи напрашивается так или иначе. Значит, этот вопрос мы пока не снимаем, он не выяснен до конца. Можно, конечно, предположить: Рубцов приходит утром к Ларичеву, чтобы продолжить разговор, находит того мёртвым, видит на тумбочке ампулу от гекардина и упаковку ксенородона и понимает, отчего тот умер. Тогда ваш отчим, одержимый идеей своей виновности, заключает, что Ларичев покончил с собой, охваченный испугом, а ещё больше горечью оттого, что его друг, за которого он ручался, совершил хищение. Впав в отчаяние, Рубцов тут же решает, что его обвинят в убийстве. После этого хватает стакан, идёт к себе в номер, в панике пытается уничтожить компрометирующие его документы, потом заворачивает стакан в газету и выбрасывает его в окно и наконец в изнеможении бросается в кресло и ждёт рокового мига, когда объявят о смерти его друга. В этом случае вполне можно объяснить и самоубийство Рубцова как шаг, совершённый не только из страха, но и оттого, что друг его покончил с собой по его вине. Вот вам, пожалуйста, — улыбнулся Буров, — досужие размышления, беллетристика, а нам нужны доказательства.

Лера взволнованно слушала его. Эта версия ей очень пришлась по душе и отвечала тому, что она привыкла думать об отце. Но она понимала также, что без доказательств всё это — пустые фантазии добряка-следователя. А доказательств-то как раз и не хватало.

Буров продолжал развивать свои доводы. Каким было последнее действие Рубцова перед смертью? Неужели просто взял и ушёл из жизни? Это он-то, снедаемый комплексом виновности, только и искавший, как бы защитить себя, доказать свою невиновность, покидает арену, не сделав последней попытки? Не обратив к людям свой «крик души», что я, мол, не виноват?

— Насколько мне известно, ваш отчим никакого письма не оставил, — сказал Буров.

Лера вспомнила, что этот вопрос возник у неё ещё тогда, сразу после смерти Рубцова. Она ждала, что ей дадут письмо. Потом забыла спросить.

— Нет… не оставил, — ответила она.

— Это просто невероятно! — воскликнул Буров. — Чтобы такой человек, как Рубцов, и не попытался в последний раз оправдаться, убедить окружающих в своей невиновности. Хотя бы своих близких и семью Ларичева.

— Да… Вы правы… я думала об этом.

— Кто обнаружил вашего отца?

— Лариса Жаркович!

— Пометьте себе большими буквами: ПИСЬМО.

Теперь Буров думал уже о морфиевой блокаде: Ларичев принял ксенородон потому, что был морфиезависимым, или по ошибке? Или же умышленно, решив покончить с собой? Что маловероятно. Или же ему сознательно и насильно ввели препарат, чтобы убить?

Чтобы не блуждать в лабиринте вопросов, Буров решил оставаться последовательным и придерживаться версии невиновности Рубцова, то есть «литературного варианта», как он его называл. В этом случае выходило, что Ларичев сам принял ксенородон. По ошибке или умышленно, это пока было не важно и не ясно. Вопрос в том, где он его достал и зачем. Этот препарат отпускается в аптеках только по рецепту с подписью и печатью. Каждый рецепт регистрируется и потом все сведения отсылаются в Главное аптекоуправление. Следовательно, предстояло выяснить, в какой аптеке отпускался ксенородон кому-либо из главных участников этой истории или их близким.

— Есть и ещё вопросы в связи с морфием, — подала голос Лера. — Прежде всего восклицание госпожи Ларичевой: «Так вот, значит, от чего он умер…» Действительно, следствие тут не продвинулось ни на йоту.