Женевьева обернулась.

Другой мужчина, которому она тоже не сумела сказать «нет», стоял перед ней.

Он протянул ей руку.

Женевьева никак не могла взять в толк, чего хотел от нее герцог Фоконбридж. Его присутствие и оказываемые им знаки внимания тяготили ее. Возможно, он приехал в Суссекс в поисках жены, поскольку недавно потерял свою избранницу.

Она не станет его женой.

Как бы он ни старался. А он был настроен весьма решительно. Правда, Женевьева испытывала легкое искушение оказаться очарованной им, сдаться на его милость. Никогда прежде подобные мысли не пришли бы ей в голову, учитывая репутацию герцога, но сейчас она приписывала их своей наивности и несчастной любви. Он с легкостью отыскивал незащищенные места в ее броне.

Герцог даже вынудил ее улыбнуться, а Женевьева думала, что она больше вообще не сможет улыбаться.

И тем не менее она помнила его взгляд при упоминании имени Абигейл. Ей стало страшно: она выложила на стол свою козырную карту и оскорбила его.

От этой мысли Женевьева никак не могла избавиться.

У нее было такое чувство, словно все сказанное и сделанное герцогом впоследствии было чем-то вроде следующих друг за другом танцевальных па, и он сбросил свою маску, лишь когда она поставила ему подножку.

Итак, герцог был умен, наблюдателен, обладал властью, однако по странному стечению обстоятельств оставался по-человечески уязвимым. Женевьева еще не знала, интересно ли ей это. Она по-прежнему не была уверена, хороший ли он человек.

Она взяла его за руку. В то же мгновение она была поражена, насколько большая это рука: его пальцы крепко сжали ее ладонь.

Они присоединились к другим танцующим, Женевьева оказалась права. Перед ее глазами оказалась третья пуговица герцога, и скорее всего, кружась по залу, они оба выглядели комично.

Однако он был грациозен и быстр. Его легкость передалась и ей, и на минуту Женевьеве показалось, будто она плывет.

Видно, ее мучениям не суждено было закончиться, потому что герцог снова заговорил с ней:

— Могу я задать вам вопрос, мисс Эверси?

— Разве я в состоянии вам помешать?

Она пыталась обескуражить его. Но вместо этого в глазах герцога блеснул веселый огонек. «Какого цвета его глаза?» — вдруг промелькнула мысль. Вообще-то ей было все равно. Просто глаза темные.

— Что ж… Один из ваших братьев избежал виселицы…

— Он был невиновен, — коротко ответила Женевьева. — И это не вопрос, а утверждение.

— Будьте терпеливы. А ваша сестра занимается достойной общественной деятельностью…

— Да, мы это уже выяснили. Я жду вашего вопроса.

— Не спешите. А другой ваш брат отличился на войне, получив ужасную рану в бою…

— Да, мы все называем нашего Чейза героем. Вы перечисляете факты, которые мне известны.

— Минутку. Я хотел узнать, не тяжело ли принадлежать к такой выдающейся семье.

«Мне тяжело находиться рядом с вами».

Странный вопрос. Женевьева заподозрила в нем скрытый подвох.

— Я люблю свою семью. События происходят во всех семьях.

Герцог недоверчиво приподнял бровь.

Конечно, он был прав. Мало кто из других семей так отличился, как Эверси.

Мгновение он задумчиво смотрел на Женевьеву. «Раз, два, три… Раз, два, три». Музыка не умолкала.

— Я тут подумал, мисс Эверси, и понял, что вы не ответили на мой вопрос. И поскольку я наконец его задал, возможно, вы не сочтете за труд дать мне ответ.

Женевьева чуть не рассмеялась. Он пробил брешь в ее хладнокровии. И на какой-то блаженный миг она позабыла о тяжести в груди.

— Думаю, мне все-таки приятнее беседовать с вашей третьей пуговицей.

— Она не принимает непрошеных гостей, — сурово ответил герцог.

Женевьева весело рассмеялась.

Герцог улыбнулся ей в ответ, и она заметила безупречные губы, тонкие морщинки в уголках его глаз, еще одну на лбу, четко очерченный подбородок, прямой нос, белоснежную рубашку — все в нем было элегантно и подчеркнуто безупречно.

На какое-то мгновение Женевьева положилась на герцога, с радостью сбросив с плеч тяжелую ношу. Он был не из тех ширококостных, плотных мужчин, которыми изобиловал сельский Суссекс, а оказался жилистым и подвижным.

Краем глаза она заметила, как Гарри обернулся в ее сторону, заметила знакомую золотистую копну волос. Женевьва немедленно наклонила голову, как будто увидела на полу монету. Но в зале было слишком много гостей, поэтому Гарри больше не попадался ей на глаза, и, расстроенная, обессиленная, она обратила свое внимание на герцога.

— Полагаю, живопись очень успокаивает после общения с энергичными и, я бы сказал, непредсказуемыми членами семейства Эверси. Ведь картины день за днем остается неизменными, не так ли?

Вопрос прозвучал вполне невинно. Женевьева тут же насторожилась. Она подозревала, что у герцога дурные намерения.

— Но в зависимости от настроения можно в одной и той же картине каждый день открывать что-то новое, — ответила она.

Они сделали круг по залу, и тут внезапно ноги Женевьевы вновь коснулись пола, от чего ее охватила паника. Когда-то это была ее самая любимая большая комната во всем доме со сверкающим янтарным полом и яркими люстрами. Пустая, она обещала скорое веселье и звуки музыки. Теперь же она нигде не видела Гарри и Миллисент. Ее вновь пронзила острая боль. Возможно, Гарри именно сейчас склонился на одно колено за разросшимся кустом папоротника. А вдруг он увел Миллисент в сад, где, по правде говоря, было слишком холодно для романтического свидания, но зато на небе сияли звезды?

Слава Богу, вот и он! Танцует с Миллисент. Они уже помолвлены?

— Неужели вы действительно каждый день замечаете в картинах что-то новое?

Кажется, эта тема по-настоящему заинтересовала герцога. Женевьева не была уверена, что именно так увлекло его: тот факт, что картины могут меняться, или ее мысли на этот счет.

— Вообще-то картины — это не хрустальный шар, в котором вы видите меняющиеся изображения и тому подобное. Но разве вы никогда долго не смотрели на картину, всякий раз чувствуя, будто она стала другой?

Как объяснить суть искусства тому, кто ничего в нем не смыслит? Если бы она танцевала с Гарри…

— Конечно. В молодости, путешествуя по Европе, я однажды долго смотрел на картину итальянского художника Веронезе «Венера и Марс». Вы ее знаете? Венера совершенно обнажена, как в день своего рождения, а Марс одет и стоит перед ней на коленях. Эго выглядит так, словно он собирается ублажить ее. Вокруг летают херувимы. Я долго разглядывал эту картину.

«Ублажить»… Ради всего святого!