Она спасет себя сама.

Без извинений Женевьева покинула зал после вальса с Гарри и направилась в свою спальню.

В тот вечер она все-таки плакала.

Сначала Женевьева сняла платье и повесила его на вешалку, чтобы не измять шелк, бросившись на постель, вытащила из волос шпильки и легла на кровать в одной сорочке, свернулась клубочком и принялась ждать.

Внезапно ее начали сотрясать сильные рыдания. Она почти задыхалась. Слезы намочили горячую подушку. Лицо опухло и горело, из носа текло. И тут Женевьева поняла, что все кончено.

Она перевернула подушку прохладной стороной вверх и легла на спину, с трудом переводя дух.

Ей стало немного лучше. В небе стояла полная луна, Женевьева неплотно задвинула шторы, и свет пробивался в се комнату, осветив постель.

Она рассердилась. Ей очень не хотелось вылезать из кровати и идти к окну, чтобы как следует закрыть шторы. Она прикрыла глаза рукой, но это не помогло. Женевьева вертелась на постели, словно надеясь скрыться от света.

Интересно, уснул ли Гарри? Подозревает ли Миллисент о том, что скоро произойдет?

Возможно, Гарри остался после бала и выманил Миллисент в сад, встал перед ней на колени и…

Женевьева порывисто вскочила, энергично разворошила угли в камине, и огонь, словно испугавшись, ярко разгорелся.

После этого она подошла к окну, чтобы как следует закрыть шторы, схватилась за одну рукой, начала было тянуть и замерла на месте.

Внизу по саду ходил мужчина.

У Женевьевы по спине побежали мурашки.

Ока бы не удивилась, если бы этот ужасный день увенчался появлением призрака одного из предков Эверси в их саду.

Но это был не призрак. На нем было длинное темное пальто, и ветер развевал его полы. Человек шагал быстро. Казалось, он никуда в особенности не направляется. Но его походка показалась Женевьеве странно знакомой. И тут он остановился, присел на каменную скамью слева от окна ее спальни, уперев локти в колени, повернувшись при этом лицом к свету.

Лунный свет озарил его серебристый висок и блестящие, словно зеркало, высокие сапоги.

Это был герцог Фоконбридж.

Женевьева стояла неподвижно, затаив дыхание, глядя на него сквозь щелочку между штор. Возможно, ей предстоит стать свидетельницей свидания.

Но тут герцог на какое-то мгновение опустил лицо. Если бы перед ней был другой человек, Женевьева решила бы, что он молится. Однако его руки были в карманах. Он сидел совершенно неподвижно, но, как всегда, казался настороже, готовый к броску, к защите или нападению.

Словно испытывая то же беспокойство, что и она, он вновь поднялся на ноги и принялся расхаживать туда-сюда, а ветер трепал полы его пальто. Вскоре герцог пропал из виду.

Женевьева посмотрела на часы: было за полночь.

Женевьева проснулась в прекрасном настроении под пение птиц за окном, откинула с лица волосы, чуть заметно улыбнулась и…

Черт побери!

На нее нахлынули воспоминания вместе со вчерашней болью. Она попыталась смириться с уже привычной тяжестью в груди, выскользнула из постели, подошла к окну и резко отдернула шторы. Ей захотелось прогнать птиц.

Женевьева посмотрела вниз, туда, где вчера ночью ходил герцог.

Наверное, ей это почудилось или приснилось.

За завтраком Монкрифф в очередной раз вспомнил, за что он так не любит домашние праздники: приходилось быть вежливым со всеми гостями. Хорошо хотя бы, что большинство из них в его присутствии становились тише. Оживленная беседа заметно затихла, когда появился он, гладко выбритый, бодрый, в дорогой одежде.

И тут же появилось еще полдюжины слуг.

Герцог наложил себе на тарелку яиц, копченой рыбы, ломтик ветчины и подошел к столу с притихшими гостями. Словно в сад с певчими птицами выпустили кошку. Голоса стали менее уверенными и громкими — птицы пытались понять, какая кошка перед ними: голодная и опасная или старая и беззубая.

С герцогом было непросто общаться, но ему было все равно. Он, словно плотина, обращал реки вспять. Таково его призвание в жизни.

Однако завтрак ему понравился. В столовой приятно пахло крепким кофе, копченым мясом и хорошо поджаренным хлебом. Сквозь кружевные занавески сочился свет. Мелодично позвякивали серебро и фарфор, а проголодавшиеся гости передавали друг другу горшки с ветчиной, энергично работали вилками и потягивали напитки.

Служанки сновали рядом, будто мухи.

Женевьева Эверси надела зеленое шерстяное платье и была столь молчалива, что герцог невольно обратил на нее внимание.

Она заметила его. Странно, но ее глаза чуть покраснели, Возможно, она просто поздно легла вчера?

Герцог не верил в это.

Джейкоб Эверси, увидев герцога, начал подниматься со стула.

Герцог твердо покачал головой. Эверси радостно приподнял брови и взглядом указал на пустой стул рядом с собой. Монкрифф повиновался.

Несмотря на всю его неприязнь к сыну Эверси и планы в отношении Женевьевы, Джейкоб вызывал симпатию у герцога, так как с уважением, но без подобострастия обращался с ним. Джейкоб не бросал слов на ветер, подобно людям, пережившим многое и не считавшим нужным говорить без умолку, однако было ясно, что жизнь не перестает его удивлять. Возможно, таким терпеливым он стал благодаря своим отпрыскам.

И все же герцогу было очень интересно узнать про семейную жизнь Эверси. Его жена сидела рядом с выражением сдержанной радости и терпения на лице. Алексу она тоже нравилась. Она была красива, как и ее дочери, не болтала без умолку, подобно многим женщинам, которые любили говорить, чтобы только слышать свой голос, словно одинокие птицы, стремившиеся привлечь других птиц, чувствовался неизбежный итог лет, прожитых бок о бок с тихим человеком.

Однако герцог уловил напряжение в их молчании. Он не думал, что это было связано с ним, несмотря на его поведение по отношению к их младшей дочери. Ему ли не знать, сколько тайн может хранить брак. А там, где не было когда-то доверительной близости, натянутость возникнуть не может.

— Доброе утро, ваша светлость, — отважно и бодро произнесла леди Миллисент.

Герцог потянулся за ножом, чтобы намазать масло на толстый кусок поджаренного хлеба, взял нож в руку, замер и чуть заметно нахмурился. Потом он изогнул бровь, словно в голову ему пришла занятная мысль, и бросил многозначительный взгляд на сидевшего напротив Йена.

Заметив мрачный взгляд герцога, Йен застыл с вилкой в руке, так и не донеся ее до рта. Потом он промахнулся, ткнул себя вилкой в подбородок, и кусочки яичницы осыпали Гарри, Миллисент и Оливию.

Они тут же вскочили из-за стола. Гарри не знал, кому первой помочь.