Жорик сдержанно кивнул и уже начал крутить педали, дабы отплыть от столика Шумилова. Я, рискуя сломать любимые шпильки, изо всех сил уперлась ногами в свою часть педалей. Оказывать сопротивление долго я бы не смогла, но тут меня выручил вовремя подплывший гидроцикл официанта. На покачивающемся столике были выдавлены специальные углубления для посуды. Ловким движением официант поставил передо мной дымящуюся чашку с кофе.

— Давайте прекратим это глупое выяснение отношений, — как можно более доброжелательным тоном произнесла я. — Я хочу выпить кофе в этом замечательном месте. Эдуард Семенович, Георгий ни в коем случае не хотел обидеть девочек. Говоря о разборках, он подразумевал, собственно, причины исчезновения актрис. Он просто некрасиво выразился.

Жорик собирался возразить, но я не дала ему вставить и вздоха.

— У нас ведь общие цели! Я так понимаю, что оба вы хотите выяснить причины исчезновения Ксении и ее подруг, так?

— Так, — согласился Шумилов.

— Так, — согласился Жорик, но тут же испугался, что сдает позиции, и кинулся спорить: — Но при предлагаемых нашим потенциальным заказчиком условиях это невозможно. Он не до конца откровенен с нами. Например, не хочет сказать, чем ты, Катя, настолько напугала его, что он сразу стал взывать ко мне о помощи, да еще и на протяжении всего вашего разговора держал тебя под прицелом пистолета.

— Что? — не поверила своим ушам я.

— Как вы узнали? — ошарашенно прошептал издатель.

— Скажите, у вас есть разрешение на хранение оружия? И ответьте, пожалуйста, за что вы собирались пристрелить Катерину? Не заставляйте меня озадачивать этими вопросами моих бывших коллег из органов. Думаю, им достаточно будет услышать, что в течение всего разговора с Катериной вы ни на секунду не выпускали из руки пистолета. Того, что сейчас лежит в кармане вашего пиджака. Одного этого достаточно, чтобы заинтересоваться вами. Чем же так напугал вас человек, собирающийся расследовать дело об исчезновении подруг вашей дочери?

До этой тирады я считала, что склонность к преувеличениям и больное воображение — моя прерогатива. Увы, Георгий бил все рекорды, выдумывая что-то уж совсем несусветное. И как только ему такое в голову могло прийти?

— Не старайтесь зря, — после минутного раздумья произнес Шумилов, — ничего не добьетесь. Разрешение на хранение оружия у меня есть. А в том, что я решил повертеть его в руках, нет ничего противозаконного. Я ведь никому не причинил вреда. Катя, подтвердите. Ведь я даже не угрожал вам?

На этот раз я потерялась окончательно. Угрожал ли мне Шумилов? Хорошенький вопрос…

— Не знаю, — честно призналась я, подразумевая, что даже если издатель мне и угрожал, то я этого просто не заметила.

— В каком смысле «не знаю»? — Издатель расценил мой ответ по-своему. — Не станете же вы утверждать… — Шумилов запнулся. — Как же ловко вы все подстроили! — выдавил наконец он из себя. — Секретарь была выходная. Значит, у меня даже нет свидетеля… Честно говоря, не рассчитывал, что вы заметите пистолет. Теперь, заявив, что я угрожал вам, вы сможете поднять такую шумиху…

— Она и не заметила, — улыбнулся Жорик. — Про пистолет я догадался исключительно с вашей помощью. Во-первых, вы спросили у меня в сообщениях, не стоит ли вам прямо сейчас прижать подозрительную посетительницу к стенке. И было ясно, что скажи я «дерзайте», вам было бы с чем напасть на Екатерину. Во-вторых, Катя не помнит, есть ли у вас обручальное кольцо. Ну какая женщина при встрече с вами не решит удовлетворить любопытство и глянуть, успел ли уже кто-нибудь окольцевать вас, а? Отсутствие у Кати информации может означать лишь одно — она попросту не видела вашей правой руки. При этом, судя по тому, как она описывала вашу встречу, вы то набирали сообщения на телефоне, то жестикулировали. Выходит, это все вы делали, так сказать, одной левой. Но вы, как я вижу сейчас, вовсе не левша. Что подвигло вас терпеть такие неудобства? Уверен, что вы держали правую руку под пиджаком, опасаясь выпускать оружие. Я-то его сейчас вижу, но Катерина не спец в таких вещах.

— Удивительно, — перебил Шумилов, приняв серьезный вид. — Вы действительно верно догадались. Примите мои восхищения.

— А вы — мои соболезнования, — произнес Жорик, залпом допил остатки кофе и встал. На миг мне показалось, что Георгий забыл, где находится или кем является, и действительно собирается обиженно пройтись по воде к выходу из ресторана. Уже стоя, Георгий решил добавить разъяснения: — Соболезнования по поводу вашей дочери. Из-за скрытности отца Ксения лишается в моем лице надежного защитника.

«В нашем лице!» — мысленно поправила я Георгия, но, к счастью, у меня хватило совести и ума промолчать.

Шумилов тяжело вздохнул.

— Постойте, не уходите, — торопливо проговорил он так, будто и впрямь поверил, что Георгий может уйти.

— Да? — Жорик послушно сел, понимая, что снова победил.

— Вы впечатлили меня своей догадкой про пистолет. Пожалуй, я не прощу себе, если не попрошу вас все же расследовать исчезновение Ксении. И Аллы с Ларисой тоже, разумеется. Со своей стороны хочу извиниться. Я не собирался стрелять в Катю. Я просто хотел напугать ее.

— Я не боюсь оружия, — попыталась разрядить обстановку я. — Вот если бы вы прятали в ящике стола змею или крысу… тогда я бы испугалась.

Не глядя на меня, Жорик коротко дернул рукой, выставив ладонь в мою сторону. Предыдущий опыт мне подсказывал, что этот жест означал вежливую просьбу помолчать и не мешать течению разговора. Я неохотно повиновалась. Почему если разговаривать по существу, так обязательно в обстановке крайнего напряжения?

— Запугать и?..

— И все. Я надеялся, что в таком состоянии она расскажет правду о музее одного литератора и о глухонемом…

— Какую правду?

— Если бы я знал какую, то, наверное, не нуждался бы в объяснениях! — вспылил Шумилов. — Да. Я понимаю. Все это выглядит очень странно. Хорошо, я постараюсь говорить понятно. — Он заметно сник и обреченно начал излагать: — Понимаете, с того дня как исчезла Лариса, — тут Шумилов задумчиво прищурился; казалось, он впервые выстраивал свои смутные подозрения в стройную линию, — Ксения стала вести себя очень необычно. Я очень хорошо знаю свою дочь. Мы были дружны и раньше, но с тех пор, как ее мать умерла — а это случилось уже много лет назад, — мы с дочерью, сплотившись в нашем горе, стали особенно близки. Мы с Ксюшей живем, что называется, душа в душу, поддерживаем друг друга, ничего друг от друга не скрываем.

— Давайте ближе к делу, — сухо перебил Жорик.

— После исчезновения Ларисы Ксюша не находила себе места, — покорно заговорил издатель. — Уж я-то чувствую, когда с дочерью что-то не так. Предложил поговорить откровенно. Вместо этого Ксюша целых два часа расспрашивала меня о жилище Хомутова, о его родственниках, о его друзьях. Рассказала, что у того сумасшедшая идея сделать музей самого себя. На вопросы о том, как это связано с пропажей Ларисы, Ксюша отводила глаза, грустнела и произносила странное «может, как-то и связано». А еще долго теребила меня расспросами о глухонемом Петровиче. Он иногда помогает нашему завхозу, поэтому я знал, о ком речь, но понять, чем вызван столь повышенный интерес к нему дочери, так и не смог. От всех моих вопросов Ксюша, помявшись, отмахивалась и говорила что-то вроде: «Просто мне кое-что кажется». Мы никогда ничего друг от друга не скрывали, а тут она явно не хотела говорить. А после исчезновения Аллы Ксения совсем замкнулась. Казалось, какие-то ужасные сведения грузом лежат на ее плечах и это не позволяет ей думать ни о чем другом. Расспросы ни к чему не привели. Тогда я заявил, что немедленно отправляюсь к Хомутову с требованием объяснений. Ведь Хомутов был единственной зацепкой, которая как-то увязывалась с переживаниями дочери. Ксюша запротестовала. «Нельзя идти к Хомутову! Нельзя! Когда все прояснится, я обязательно объясню тебе почему. Пойми, если Петрович вдруг узнает, что ты наводишь справки, может случиться непоправимое! Речь идет об очень важных для меня вещах!»