пылают половодьем заката, птицы крякают, ссорятся, чистят перья. Солнце окунается за берег, напоследок лижет подбрюшные перья, и вот клетка голых ветвей вырастает вокруг, она взмахивает крыльями, гасит налёт, вцепляется в кору. Антрацитовый зрачок обводит округу, сумерки сгущаются синевой, смежается веко небосвода, ястреб прячет голову под крыло, чтобы никогда больше не проснуться.

18

Запрос остался без ответа, и месяц спустя тело перевозят в крематорий. Катер швартуется у пустого причала. Блещет равнина воды, порыв ветра отворачивает простыню. Она смотрит вверх, подогнув колени, закоченев от боли, положив руку на солнечное сплетение — лежит тихо, упокоенная, с открытыми глазами, в которых стоит высокое небо, мутным пятнышком тает в рассеянном свете зрачка облако.

Нет ничего увлекательнее, чем следить за изменяющимися контурами облака.

2007

Два страха

Юрий Иванович дружит с Сергеем лет пять, и особенно они дружат в конце октября, когда оба неделю ходят в ночное, на налима. Сергей — высокий, чуть сутулый, с припухлыми подглазьями человек лет тридцати пяти — младше Юрия Ивановича вдвое, живут они друг от друга на отдалении, в противоположных концах дачного посёлка Ока. Познакомились и подружились рыбаки при трагических обстоятельствах. У Сергея был кот Васильич — восьмикилограммовый геркулес неизвестной породы. Это был единственный в своём роде кот, так как он не был похож на кота. Великаны более похожи на пришельцев, чем на людей. Когда-то Васильич приблудился на рыбалке к Сергею. Дело было на Угре. Кот вышел на берег и сидел, поджидая, когда Сергей поймает плотвицу. Рыбку он сжирал с хрустом вместе с головою. В тот день кот обрёл хозяина, а Сергей обзавёлся тотемом. Он сам выстригал колтуны на груди и брюхе кота, благодаря чему гигант походил на павиана и приобретал устрашающий клочковатый вид. Дугообразные лапы придавали его походке моряцкую валкость. Широченная башка была озарена пронзительно человеческим выражением и монголоидными зенками. Васильич посещал всех кошек посёлка, обходя его спиралью утром по часовой стрелке, а вечером — против. Дачники уступали ему дорогу, повстречав на своём участке. И он приветствовал их, приподняв хвост, чтобы окропить угол дома или куст смородины. Многие надеялись получить от Васильича потомство ему под стать. Но рождались всё время обыкновенные котята.

За трагедией наблюдали жители южной стороны посёлка. Лана, собака Юрия Ивановича, белая в каштановых подпалинах бесхвостая легавая, не сумела удержать Васильича в прикусе и стояла теперь перед ним окровавленная, с располосованным ухом. У Васильича была прокусана в нескольких местах шкура, кровь чернела в серой шерсти. Он хрипел и шатался. Кот понимал, что смерть его близка. Но у него ещё хватило бы сил вырвать этой бешеной псине глаз.

К собаке подойти никто не решался. В таком состоянии Лана могла разорвать в один присест сотню зайцев, не только одного кота. Разлить водой не получилось — сцепились животные в отдалении от заборов, напор не добивал, шланг надо было наращивать. Ведро воды только намочило землю.

Первым оповестили Сергея. Он встал рядом со своим котом и направил на Лану садовые вилы.

Время от времени он выкрикивал:

— Чья собака?

Пот с него лился градом.

Напротив встал Юрий Иванович. Он целился в Васильича из двустволки.

— Только попробуй, — сказал он, заикаясь.

Наконец шланг дотянули, струя ударила и заметалась, и мокрый Васильич успел из-под вил метнуться на сосну.

Через год после той стычки Васильич пропал. Сергей долго искал его по окрестностям: в бору, по берегу, в заброшенном совхозном яблоневом саду, на косогоре, высившемся над дачами. Косогор изрезан оползнями, там немудрено рухнуть в трещину, заросшую травой. Сергей думал, что Васильича, который часто мышковал в тех краях, могло просто засыпать. Хозяин ползал по склону и проваливался в оползневые расселины, прислушивался. Потом ждал несколько месяцев, всё думал, что кот вернётся. Приезжал на дачу, ставил машину и выходил из неё с замершим сердцем, тревожно оглядываясь, не бежит ли откуда Васильич.

В ту осень Сергей подружился с Юрием Ивановичем, который вдруг пришёл к нему помянуть кота. О пропаже — не кончине! — Васильича горевал весь посёлок. На следующий день Юрий Иванович впервые взял Сергея на налима.

Налим жирует осенью, когда река остынет и приблизится к точке замерзания. Юрий Иванович знал несколько налимьих троп — они шли вдоль щебнистых длинных мелей безымянного притока Оки, близ устья которого располагался посёлок. Наловив с утра живцов-пескарей, Юрий Иванович в потёмках появлялся у крыльца Сергея с собакой, держа в руках бидон, удочки и снасти. Они спускались к реке, разводили костёр, рассаживали живца по крючкам и тщательно, веером, закидывали на тропы донки. Садились к огню, чтобы разогреть тушёнку, выпить по стопке, хрустнуть антоновкой. Отсвет огня лизал речную гладь. К полуночи начинало клевать. А ближе к двум клёв спадал, и, окоченев без движения от леденящей свежести реки, рыбаки жались к кострищу, подкладывали ветки, ворошили шапку золы. Налима потрошили на ощупь и рубили в котелок на весу. Слышно было, как тихо-тихо хрустит невидимый ледок, застывая у берега и тут же крошась.

У Ланы вся морда седая, нет в ней больше той неутомимости, с какой она преследовала зайцев и лис, — могла так увязаться за добычей, что возвращалась из леса через несколько дней, в которые Юрий Иванович объезжал на своей «Ниве» окрестные деревни — от Барятино до Похвиснево, расспрашивая, не видал ли кто собаку. Юрий Иванович тоже сдал, год болел и следующей осенью из скуластого, с кровяным румянцем крепкого мужика превратился в неловкого старика. Стопку он половинил, чтобы не расплескать в дрожащей руке. Сергей привязывал ему крючки и ставил бубенцы на донки.

Сергей по профессии — наладчик геологоразведочного оборудования, ездит в самые отдалённые уголки страны. Их с Юрием Ивановичем походы за налимом стали ритуалом. После исчезновения Васильича неженатый Сергей летом почти не бывал на даче. Раньше Васильича подкармливали соседи, он предпочитал вольницу дачной жизни каменному мешку хрущобы близ метро «Пролетарская». Теперь же Сергей впервые в жизни провёл отпуск за границей. По выходным он в посёлке бывать не любил, не переносил тесноты шести соток и громких соседей. Осенью, когда дачи пустели и облетевшие сады этого солнечного посёлка, спускавшегося к Оке по известняковым отвалам старой засыпанной каменоломни, выглядели его личной собственностью, он приезжал и для начала выкашивал заросший бурьяном участок. В конце октября начиналась налимья охота, специально для которой Сергей припасал шведской водки.

В ту ночь речь зашла о страхе. Сергей вспомнил, как однажды летом он переплывал