Да, после этого отпетая хулиганка присмиреет. Станет тише воды. Ей захочется и впрямь такою стать. Эти слова действуют лучше отборной брани и угроз.

А тут и Шурка подоспела. Забилась меж колен. Головенкой в руки тычется как котенок. Будто назло перезабыла все песни и частушки. Ей тоже тепло нужно.

Ну, иди ко мне! — взяла Шурку на колени. Та мигом обвила ручонками шею женщины.

Кто назвал ее сумасшедшей? Вон какие теплые у нее руки. И глаза добрые, чистые, но это видят и чувствуют только дети.

Женька с Димкой хлопочут у печки. Картошку сварили, вскипятили чайник, заварили чай. Нарезали хлеб, колбасу. Накрыли на стол. Ждут, когда девчонки отстанут от Катькиной матери.

Давайте поедим! — не выдержал Димка. Вместе с Женькой они вскоре ушли из дома. Как ни хорошо общаться с гостьей, а жизнь свое потребует. И пошли искать бутылки по городу, в парке и на кладбище.

Вскоре ушли Зинка с Шуркой. Катька с матерью остались наедине.

Ты говоришь, что искала меня всюду, хотела забрать к себе. А куда? В ту самую комнатуху, где не то вдвоем, одному места мало. Ты проговорилась, сколько имеешь в месяц. У меня пацанята приносят больше, собирая бутылки по мусоркам. Зинка за три дня напобирается на твою получку. А я не котенок, не собака. Мне не только кусок хлеба нужен, а и на жопу что-то натянуть. Обувка потребуется. А если в школу, то и говорить нечего. Твоей зарплаты не то на форму, на учебники не хватит. Да и заниматься негде. Через неделю волками взвоем. Начнутся разборки. Ты скоро начнешь жалеть, что взяла меня. Я — о том, что пришла к тебе! В конце концов не выдержим и расскочимся, возненавидев друг дружку навсегда, прибавим соли и горя в души. Ты назовешь меня неблагодарной сволочью, я тебя — никчемной. Нужно это нам?

Люба сидела, разинув рот. Она никак не ожидала от Катьки такой жесткой отповеди, сурового логичного расклада и онемела, не зная, что и ответить? Она была уверена, дочь с радостью и благодарностью пойдет к ней, расстанется с улицей и воровством, будет учиться заново нормальной семейной жизни. А дочь видела жизнь уже по-своему.

Выходит, не подошла я тебе, в матери не гожусь по бедности своей, — опустились плечи женщины.

Не надо меня на мокроту брать! Я всякое видела и прошла много! Только ты уже теткой была, а я — девчонкой. Чего теперь скулишь и заходишься? Вот ты тут обсирала отца. Он — негодяй, сволочь, прохвост, кобель — сделал тебя падлой! А ты что сделала, чтоб в человеки вернуться? Держалась за его портки? Какой ни засранец, а мужик! Знала: говно, не человек, — зачем жила? Хныкать и вешать сопли все умеют. Теперь за это в рыло бьют. Не ищи свободные уши! Сама на ногах не стоишь и меня затянуть хочешь! Ну, уж хрен! Я и без тебя наголодалась. Не хочу! Ты — не баба, коль не сумела вылезти из слизняков. Когда нет башлей, это дело поправимое, а вот если нет характера, живучести и ума, это надолго! Такое не выправить. Ты только и умеешь — сморкаться и винить во всем кого-то. Даже размазать не смогла отца! Тебя выпихнули из квартиры, с работы, из матерей, заменили шлюхой, ты молча проглотила все! Значит, согласилась. Выходит и впрямь дура! — отвернулась Катька.

Что же сделаю, если слабохарактерной родилась? Теперь не переделаюсь. Да и что изменю в судьбе? Воровать не умею, таскаться — старая! А как еще нынче деньги заработать? Тебя хотела взять к себе, чтоб жить вдвоем тихо и спокойно. Пусть бедно, зато никто не плевал бы нам ни в лицо, ни вслед. Крутых теперь хватает. Мало доброго осталось в людях. Но ты, как вижу, хлебнула через край и быстро выскочила из детства. Конечно, тяжко может было б у меня с деньгами, но зато тихо! — глянула на дочь с надеждой.

Тихо только на погосте. Да и то не всегда. А я о жизни говорю! Что мне предлагаешь? Нищеты и голода я нахлебалась. Слез море пролила! Это уже пройдено. Повторять не хочу. А что нового?

У меня ничего нет. Я тебе все сказала. Пусть горькая, но правда! — опустила голову женщина.

Вот и живи с этой правдой. Я в нее не хочу ни с тобой, ни сама!

Катька! Ты ж моя дочь!

И что с того? Когда ты искала, высматривала меня во дворе, почему не зашла к соседям? Они тебе многое рассказали бы. Ты и сегодня живешь в несчастных, хуже нас бомжей. Все плачешься на бабью слабость. А когда в тебе человек проснется? Пусть подлый, но живучий? Ведь мать ты! Да толку от того? Родив, на ноги поставить не сумела, не растила! Да разве это мать? Я сколько раз могла сдохнуть. Ты и в том отца бы одного винила. Но не себя! Тебе удобно оставаться такой Вот и живи! Я ни при чем в твоих бедах. И не пойду к тебе!

Катя! Мы что-нибудь придумаем!

Что? — усмехнулась девчонка недоверчиво.

Надо попробовать отсудить у отца квартиру! Хотя бы одну комнату для нас с тобой!

Не выйдет! Ты пыталась урыть его! И он, конечно, давно выписал тебя! Обратно никто не пропишет! Да и не с этого надо начинать. С работы. Ведь ты даже не пыталась восстановиться!

Сколько раз! Но отказали!

Тогда надо искать другое!

Пыталась! Желающих полно, работы мало. Да и что оправдываюсь перед тобой, будто в чем-то виновата? Я хоть как-то живу! Другие либо спились, либо посдыхали давно.

Дурное дело не хитрое. Нашла чем гоношиться! Жива! И что с того? Меня нашла! Верней сказать — нашли меня тебе! Сама так даже не узнала б, — обидчиво поджала Катька губы.

Выходит, не хочешь ко мне?

Нет! Не пойду! — ответила резко.

А мне к тебе тоже не надо приходить? — дрогнул голос женщины.

Не стоит!

Почему?

Не надо дергать кишки друг другу. Не только у тебя, у меня тоже память имеется. Иногда болит… Не добавляй. Оставим все как было. Мы не сможем жить вместе. И чем скорей расскочимся, тем лучше, — отвернулась девчонка к окну.

Тихо, почти неслышно открылась дверь. Женщина вышла из дома, не прощаясь. Не оглянулась вслед ей Катька, не окликнула, не попыталась удержать.

Катька стояла, вцепившись в подоконник, напрягшись пружиной. Ей было очень больно, но плакать нельзя. Она приказала себе сдержаться, и ей удалось.

Катька! Зачем тетку выгнала. Она так плакала по дороге. Даже земли не видела! Лучше б ты ее у нас оставила. Картоху варила б, в доме мела! — жалел Любу Димка.

С этим и без нее справимся! — оборвала Жестко и, увидев что принесли мальчишки, звонко рассмеялась.

Ночной горшок для Шурки они подобрали на помойке. Отмыли его и несли бережно как хрустальную вазу, боясь уронить.

Чего рыгочешь? — удивился Женька.

Через весь город тащили! Хоть бы в сумку положили! Вот дурье! Шурка уже спокойно за дом бегает! Раньше надо было!

Там простывает. Теперь не надо ей мерзнуть. В доме свои дела справит!