Констанс облегченно вздохнула. Миновав анфиладу роскошных гостиных, миссис Гэррити и Констанс поднялись наконец на третий этаж, где уже не было ни позолоты, ни мраморных столиков. В ее комнате стояли узкая кровать, два комода, небольшой умывальник и письменный столик. На единственном окне были голубые камчатые портьеры.

– Чай будет в половине пятого, – сказала ей на прощание миссис Гэррити. – Внизу, в красной гостиной. Если вам что-то понадобится, дайте мне знать. Шнур звонка у кровати. К вам сразу же придет кто-нибудь из прислуги. Постарайтесь прилечь и отдохнуть перед чаем.

Миссис Гэррити с улыбкой удалилась, оставив Констанс одну. Но тут же, тихонько постучавшись, вошла младшая горничная и справилась, не помочь ли ей разобрать вещи. Сундук Констанс, разбитый и перевязанный веревками, представлял собой печальное зрелище. Констанс поспешила заверить горничную, что справится сама, и молодая женщина, сделав книксен, ушла.

Оставшись наконец одна, Констанс устало села на кровать.

В ее распоряжении было всего сорок пять минут. Она чувствовала, как сильно проголодалась. Когда они останавливались в последний раз у таверны, чтобы поесть? Мистеру Уокеру, вспомнила она, захотелось выпить эля, это было в полдень, но мистер Кримминз воспротивился и настоял на том, чтобы ехать без остановок и как можно скорее прибыть в Гастингс-Хаус. У Констанс создалось впечатление, что мистеру Кримминзу не терпелось поскорее доставить ее в Боллсбридж, расположенный в самой глубине Йоркшира.

Был ли Филип дома? Никто ее упоминал о нем и его старшем брате. Неужели она останется одна с герцогом и герцогиней?

К тому же никто не промолвил ни слова и о герцоге. Быстро проходя вслед за экономкой по комнате, она нигде не заметила присутствия хозяина поместья и вообще каких-либо признаков мужчины в доме.

Вздохнув, Констанс принялась распаковывать вещи. Одежда была в пыли, со следами засохшей грязи, кое-где измята и порвана. Письменное бюро матери разбитое бандитами, было оставлено на дороге, а в новый дом не следует привозить обломки.

Еще одна мысль удручала девушку. Ей придется объяснить герцогине, что произошло с драгоценной фатой. Никакими деньгами не удастся восполнить эту потерю.

Раскладывая одежду по ящикам комода, она скова подумала о Джозефе Смите. Какой он все же удивительный человек, окрыленный идеями, страстью и желанием творить!

Где он теперь, ее мистер Смит? Где Джозеф?

Расстроенный Джозеф Смит рассеянно потер губы рукой. Перед ним, выстроившись шеренгой, в деревянных штативах стояло не менее полудюжины флаконов, закрытых пробками. У каждого внизу была табличка: «Барморал. 3 сентября 1874 г. Кухня»; «Барморал, 28 апреля 1874 г. Кабинет ее велич.». На других были пометки: «Виндзор», «Букингем», «Сандринхем» и «Мальборо-Хаус». На всех были даты и другие пометки.

В своей лаборатории в Лондоне, где он проводил эксперименты с красителями, Джозеф отвел особый закуток для этого наиболее важного для него проекта. Лишь один человек был посвящен в его детали, а Джозеф полностью доверял Брауну. Все его знакомые относились свысока к горцу, посмеивались над его сильным шотландским акцентом, и над тем, что он круглый год ходил в шотландской юбке, толстых шерстяных гольфах и не расставался с меховой сумкой.

Дружба родилась сразу же, как только они встретились: Джозеф Смит, богатый валлиец, изгой, одиночка, и Джон Браун, шотландец, личный слуга королевы Виктории. В последнее время стали распространяться злые слухи, появились в газетах грязные памфлеты, где вдовствующая королева называлась миссис Браун и высказывались более гнусные предположения о том, что в отношениях королевы и мистера Брауна есть нечто такое, что выходит за рамки отношений слуги и госпожи.

Но Джозеф знал истинную правду. Джон Браун, прямолинейный, неотесанный, со своеобразным и довольно мрачным чувством юмора, был беззаветно предан королеве. Он давно был у нее в услужении, еще за двенадцать лет до смерти ее мужа принца-консорта Альберта. Джон Браун был готов отдать жизнь за королеву.

И Джозеф Смит, и Джон Браун были для среды аристократов чужаками. Так называемый высший свет относился к ним с пренебрежением и подозрением. Не было секретом и то, что Джона Брауна недолюбливал сам принц Альберт. Однако он был вежлив с Джозефом Смитом, хотя и держался с ним холодно и отстраненно. Но он всегда проявлял интерес, даже искреннее любопытство, когда речь заходила о научных трудах Смита.

Возможно, наследный принц Уэльский ничего не имел против Брауна из-за его кельтского происхождения или же незнатности. Скорее он испытывал обыкновенную ревность, потому что его мать больше прислушивалась к советам слуги.

И еще вполне возможно, что принц не забыл крепких пальцев Брауна на своих ушах. Никто уже не помнил провинности, за которые следовало наказание, но в том, что оно было заслуженным, никто не сомневался. Лицо принца по-прежнему могло вспыхнуть румянцем гнева и унижения, когда он видел Брауна или слышал его имя.

Все знали, что королева Виктория была не слишком высокого мнения о способностях своего старшего сына и не позволяла ему даже заглядывать в важные государственные бумаги. Но по привычке она всегда хотела знать мнение своего слуги-горца обо всем, что занимало ее мысли, касалось ли это поведения того или другого члена суда или парламента или выбора места для летнего отдыха. Иногда она советовалась с Брауном и по государственным делам.

У принца Уэльского были все основания ненавидеть шотландца.

Джозеф остановился, осторожно вынув один из флаконов и поболтал его содержимое. Около десяти лет назад Констанс Ллойд, совсем юная девушка из штата Виргиния, пережила ужасы самой кровавой и жестокой войны.

Какой она была тогда? Бесспорно, красивой, ибо такая красота, как у нее, не рождается в одно мгновение, она зреет и расцветает как редкий цветок. Решительная, но, возможно, лет десять – двенадцать назад она была другой, поскольку ребенок, живущий под крышей родного дома, не похож на того, который потерял родителей, как это случилось с Констанс к концу войны. С их уходом было утрачено и чувство безопасности. Жалких его остатков она лишилась в последних испытаниях, когда потеряла все средства к существованию. Тогда пришел конец надеждам и ожиданиям.

У юной Констанс Ллойд хватило ума связаться с дальними родственниками в Англии и получить место гувернантки. Не очень интересная работа, ничего увлекательного и захватывающего, но для женщины, оказавшейся в ее положении, отъезд за океан был отчаянным шагом в борьбе за выживание.

Как, должно быть, ее страшило морское путешествие, когда каждый всплеск волны отдалял ее все больше от родного берега, от того мира, где все знали ее как дочь человека обеспеченного. В Англии ее заточили в стенах комнаты для гувернанток, в самом дальнем конце дома, где она была обречена общаться только с детьми и прислугой.

Но каким-то счастливым образом она одержала победу. Это был подарок судьбы. Она добилась не только того, что ее полюбили, но стала близким другом своей хозяйки, и теперь она обручена со вторым сыном богатого герцога.