Я была ошеломлена. Двадцать два процента? Когда учителям предложили так мало? Больше пятой части нашей нынешней зарплаты? Это известие выглядело абсурдно.

— Это много, — проговорила я. — Это слишком много. Но если нам пообещали прибавку, больше нет необходимости в демонстрациях и забастовках, правда?

На этот раз угомонить собравшихся оказалось не просто. В конце концов сестра Хуппер сняла туфлю на двойной подошве и постучала ею по столу.

— И снова повторяю специально для сестры Дрейк. И, кажется, для вас тоже, сестра Роусторн? — язвительно продолжала эта женщина. — Мы выработали решение продолжать наше давление еще более настойчиво. Мы не согласны на меньше чем двадцать пять процентов. И немедленно, а не в течение двадцати пяти лет. Я не сомневаюсь, другие больницы поддержат нашу позицию. А теперь давайте послушаем объявление старшей сестры Севард по поводу собрания на выходных.

— Нам нет смысла слушать дальше, — пробормотала я.

Роусторн встала, и мы обе направились к выходу.

— Извини, — проговорила я, когда мы вышли из зала. — Нам бы никогда не предоставили слова, так что не было смысла оставаться.

— У меня есть идея получше, — сказала она мне. — Как зовут вашего знакомого репортера? Я поговорю с ним. Поднимется шум, читатели станут писать в «Мейл», и кто-то из них обязательно встанет на нашу сторону хотя бы потому, что мы в меньшинстве.

— Ты шутишь, — изумленно произнесла я.

— Нет, я говорю серьезно. Я видела, как активисты нами недовольны. Но пусть они только попробуют нас растерзать! Мы пойдем жаловаться в Комитет по управлению, если старшая сестра попытается на нас отыграться.

Я никак не могла поверить в происходящее.

— Сестра, но ты всегда была такой тихой! Ты из тех людей, которые следуют букве закона…

— Ну и что? Разве мы не на стороне порядка? — возразила она. — Это остальные — бунтовщики. Я бы хотела посмотреть, как комитет попытается давить на нас, зная, что мы поддерживаем политику правительства и законность.

Она повернула налево, к телефонной будке в холле общежития.

— Давай же посмотрим, сможем ли мы связаться с журналистом.

Когда я объяснила все телефонисту на коммутаторе в офисном центре «Мейл», он ответил:

— Это, наверное, наш мистер Моран. Его сейчас нет на месте, но я могу дать вам номер его домашнего телефона, если парень вам срочно нужен. Или вы можете поговорить с другими журналистами из службы новостей.

Я пояснила, что мы предпочитаем поговорить с мистером Мораном лично, и записала телефон для сестры Роусторн. Я ждала в холле, пока она звонила. Выйдя из будки, сестра улыбнулась:

— Он выезжает сейчас, я встречусь с ним в гостиной. Ты останешься?

— Если ты этого хочешь.

— Да, хочу, — кивнула собеседница. — Я могу упустить что-то важное, если ты мне не напомнишь! А теперь, до его прихода, перескажи мне точно содержание статьи, чтобы мне не повторяться. Я думаю, ты утаила от них больше половины происходящего, потому что ты тоже законопослушная. Даже бедняжка Каттер как-то сказала, что на тебя можно положиться.

— Она так сказала? — удивилась я. — Но она придиралась ко мне всякий раз, когда видела!

— Она ко всем придиралась, давай будем честными. Возможно, Вудхерст прав, утверждая, что у нее депрессивный тип личности.

— Интересно, почему доктора не было на собрании? — задумалась я. — Кей сказала, он состоит в комитете.

— Может быть, потому, что он все еще занят с сестрой Каттер. Ладно, давай сейчас вкратце набросаем содержание статьи. — Она выудила из верхнего кармана ручку. — Ты сравнивала между собой оклады медсестры-студентки и, например, машинистки, которой тоже приходится много тратить на еду, письменные принадлежности и прочее?

— Нет, но это хорошая идея, — ответила я. — Ведь в каком-то смысле нам повезло. А ведь больничные сестры вынуждены платить пять шиллингов в неделю за ту же самую пищу и жилье, за которые мы платим только какую-то ничтожную сумму в год. Это тоже несправедливо. Это называется взиманием из дохода, если ты должна платить тем больше, чем больше зарабатываешь. Сколько же, интересно, платят старшей сестре и ее заместителям?

— Боже мой, астрономическую сумму! Около двенадцати в неделю, я полагаю.

— В таком случае вот еще одна несправедливость: взимание.

— Я обязательно упомяну об этом. А как насчет этой дурацкой идеи гибкой зарплаты, которая никого не устраивает? Наши мятежные друзья сначала ухватились за нее, а сейчас говорят, что она несправедлива. И это нововведение не прижилось бы, если бы старшая сестра не настояла.

Я слегка толкнула ее локтем:

— Я вернусь через минутку. Он, вероятно, хочет сказать тебе что-то о сестре Каттер.

Мартин стоял прислонившись к стене в углу школьного коридора. Я не заметила, сколько он пробыл там.

Взлетая по лестнице, я услышала голос Роусторн:

— Я вам нужна, доктор Вудхерст? Извините, я вас не видела.

Когда звуки их голосов утихли и послышался хлопок входной двери, ведущей в школу медсестер, я решила вернуться. Роусторн глядела на меня снизу вверх, пока я спускалась.

— Представляешь, — сообщила она, — Вудхерсту была нужна не я. Он ждал, пока ты освободишься, чтобы поговорить.

— Со мной? — удивилась я. — О чем?

— Откуда мне знать? Я не спрашивала… Но зато я спросила о сестре Каттер, — отозвалась собеседница. — Доктор успокоил ее, а его начальник осмотрит ее утром, потому что сейчас сестра спит как младенец. Надеюсь, она отдохнет, поскольку она не смыкала глаз прошлой ночью… А вот это и есть твой репортер?

Это был он. Прежде чем мы отправились беседовать в маленькую гостиную, я кое-что вспомнила.

— Знаешь, я ведь из-за всех этих событий так и не прочитала некролог мистеру Кершоу. Но газета лежит у меня в комнате. Я покажу ее тебе позже.

— Позже у тебя не будет времени. В десять пятнадцать ты должна сидеть на скамейке в живой беседке у теннисного корта.

— Что, при такой погоде?

— Так велел передать доктор.

— Мартин? — Я не верила своим ушам.

— Да, Мартин Вудхерст. А теперь мы наконец можем поговорить с Биллом?

Я не помню ни слова из ее беседы с журналистом. И не знаю, как долго просидела дрожа на той скамейке. Я знаю только, что он примчался бегом, потому что сильно опаздывал, взял мои ладони в свои и сказал:

— Лин, ты, должно быть, замерзла… Послушай, мне о многом нужно с тобой поговорить. Знаю, я обещал позвонить в субботу, но, уверен, ты слышала о перемене расписания на следующей неделе. Мы можем сейчас окончательно договориться о встрече?

— Я не знаю, где буду работать на следующей неделе, — отозвалась я, не упомянув о том, что Паркинсон покидает отделение и я могу ее заменить. Вероятно, Дез тоже умолчал об этом факте. — Ничего не смогу точно сказать до воскресенья.