Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ееи особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил наее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», —говорил его взгляд.

— И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барыньи все эти любезности! — сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживатьсвою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.

— Ах, как можно так говорить, Nicolas! — сказала Соня, едваскрывая свою радость. — Она такая добрая, и maman так любит ее.

Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говоритьбольше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день понескольку раз заговаривала о ней.

Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней,выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не вдухе, когда она о ней говорила.

Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, номолчание его раздражало графиню.

— Она очень достойная и прекрасная девушка, — говорила она,— и тебе надо к ней съездить. Все-таки ты увидишь кого-нибудь; а то тебе скука,я думаю, с нами.

— Да я нисколько не желаю, маменька.

— То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый,право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.

— Да я не говорил, что мне скучно.

— Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Онаочень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие-торезоны. Всё от меня скрывают.

— Да нисколько, маменька.

— Если б я тебя просила сделать что-нибудь неприятное, а тоя тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебяпросила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.

— Да я поеду, если вы хотите.

— Мне все равно; я для тебя желаю.

Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясьотвлечь внимание матери на другой предмет.

На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же итот же разговор.

После своего посещения Ростовых и того неожиданного,холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что онабыла права, не желая ехать первая к Ростовым.

«Я ничего и не ожидала другого, — говорила она себе,призывая на помощь свою гордость. — Мне нет никакого дела до него, и я толькохотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многимобязана».

Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство,похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотряна то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это,она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда онаспрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна былапризнаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон невытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что-то. Эточто-то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла бытьпокойна.

В середине зимы она сидела в классной, следя за урокамиплемянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением невыдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m-lleBourienne и с ней вместе вышла в гостиную.

При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что онприехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердодержаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.

Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, опоследних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут,после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.

Княжна с помощью m-lle Bourienne выдержала разговор оченьхорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так усталаговорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной такмало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности,устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что онподнялся.

Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он незамечает ее рассеянности, сказал несколько слов m-lle Bourienne и опятьвзглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице еевыражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что,может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Емузахотелось помочь ей, сказать ей что-нибудь приятное; но он не мог придумать,что бы сказать ей.

— Прощайте, княжна, — сказал он. Она опомнилась, вспыхнула итяжело вздохнула.

— Ах, виновата, — сказала она, как бы проснувшись. — Вы ужеедете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?

— Постойте, я сейчас принесу ее, — сказала m-lle Bourienne ивышла из комнаты.

Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.

— Да, княжна, — сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь,— недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый развиделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, — а я бы дорого дал,чтобы воротить это время… да не воротишь.

Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистымвзглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смыслего слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.

— Да, да, — сказала она, — но вам нечего жалеть прошедшего,граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будетевспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…

— Я не принимаю ваших похвал, — перебил он ее поспешно, —напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселыйразговор.

И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодноевыражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого оназнала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.

— Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, — сказалаона. — Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы непочтете неуместным мое участие; но я ошиблась, — сказала она. Голос ее вдругдрогнул. — Я не знаю почему, — продолжала она, оправившись, — вы прежде былидругой и…

— Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение наслово почему). Благодарю вас, княжна, — сказал он тихо. — Иногда тяжело.