— Это когда он бушевал там, как пьяный копьеносец,переворачивал столы с деньгами менял, лупил и выгонял продавцов голубей?

— Вот-вот, — сказал Олег злорадно.

Томас в удивлении вскинул брови.

— Так какой же он еврей?.. Нет, сэр калика, ты сильноошибаешься. Он никакой не еврей. А вот распяли его евреи!.. Как раз за то, чтоон не еврей, хотя вроде бы еврей.

Олег помотал головой.

— Погоди, погоди. Что-то я тебя не понимаю. Как это нееврей, хотя вроде бы еврей?

— А что тут понимать, — ответил Томаспобедно. — Все ведь и так понятно. Или тебе еще нет?

Олег посмотрел на него с подозрением.

— Нет, не понятно.

— Бедный, — сказал Томас с сочувствием. — Чтозначит язычник. Ну ты ничего, спрашивай, спрашивай!

— Спасибо, — поблагодарил Олег искренне. — Тыв самом деле помог.

Дорога сузилась, Томас поехал впереди, Олег отстал, чтобы неглотать пыль, время от времени поднимал взгляд от конской гривы на маячащуювпереди прямую фигуру на красивом коне. Гуннский конь, дикий и свирепый, словнобы набрался от рыцаря манер, идет красиво и благородно, лишь изредка потряхиваягривой, а копыта переставляет в неком ритме, словно в танце. А рыцарь так ивовсе будто подставляет себя всем на обозрение: смотрите, как надо ехать, какдержаться, как выглядеть добрым и благостным.

Тоже в какой-то мере гуннский конь, мелькнула ироническаямысль. Наполовину дикарь, наполовину облагороженное христианством существо,потому такая гремучая смесь. И еще при всей тупости и невежестве в его словахстранная... ну, не сказать, что правда, это слишком сильно, но что-то есть. Авот что, сразу сформулировать не удается, хоть и просто необходимо.

Правда и то, что только первые христиане были евреями, затемвероучение подхватили римляне, которые к евреям вовсе не были расположены. И впервую очередь подхватили как раз самые забитые рабы и самые просвещенныефилософы. Почему рабы — понятно, но философы...

Он поморщился, это раздражало и раньше, но привыкотмахиваться, не все же приняли, Сенека, к примеру, погнушался... Правда, Сенекак тому времени достиг весьма преклонного возраста, в таком взгляды обычно неменяют. Но немало римских философов приняли христианство, рассмотрев в этомнелепом и противоречивом учении то зерно, из которого при определенной удаче ититанических усилиях можно вырастить будущее.

А будущее вот оно: впервые храмы не сами по себе, как быловсегда, а с центром в одном месте, где кипит работа вроде бы по упорядочению иразвитию учения Христа, а на самом же деле все создается заново, лишьприкрываясь его именем, как известным баннером, под который охотно собираютсязнатнейшие и храбрейшие рыцари...

Павел, вспомнил он. Павел создал христианство. Маленькийлысый толстенький человечек, ухитрявшийся ходить сгорбившись, косноязычный, каки Моисей, именно он сумел создать эту сверхмощную организацию, он отделилгруппу иудеев, верующих в Христа, и назвал их христианами. Он написал для нихчетырнадцать книг из всех двадцати семи Нового Завета, так что он основнойавтор и идеолог Нового Завета, он заложил основные постулаты христианства,только блаюдаря ему оно не осталось одной из многочисленных сект, а быстропревратилось в мировую религию.

Это Павлу, иудею и одновременно римскому гражданину, удалосьне только самому усмотреть зерно во всей этой чепухе, но и выделить его дляримской ученой знати. Зерно в том, чтобы не просто начинать новые отношениямежду людьми, это бывало и раньше на уровне отдельных чудаков, именуемых тофилософами, то дураками, в зависимости кто чего смог достичь, а на уровнеосновы, платформы, фундамента, на котором строится новый мир... очертанийкоторого они еще, понятно, не знали. Так, смутно чувствовали, что может что-тополучиться. Надеялись. Ведь все остальные пути, что объявлялись единственноверными хоть в старом и мудром Китае, хоть в Индии, хоть в земляхПерсии, — все ведут к застою. С теми религиозными системами и через стотысяч лет Китай будет все тем же Китаем, а Индия — Индией, все так же йогибудут стоять на голове, а факиры дудеть перед змеями... а вот здесь впервыенарождается нечто действительно новое.

И если те римские философы сумели увидеть такую возможность,то Христос, безусловно, не иудей. Вернее, как сказал этот меднолобый, он неиудей, хоть и иудей. Странно, что такая меднолобость бывает права там, гдепасуют мудрецы, изучившие целые библиотеки древних мыслителей и вероучителей.

Когда солнце достигло зенита, а доспехи даже под легкойнакидкой накалились, Томас королевским жестом распорядился насчет привала. Егомногочисленное войско в лице отшельника принялось высматривать удобное местечкодля отдыха. И хотя то там, то здесь виднеются домики, Томас ворчливо заявил,что мужчины не должны искать удобств, а христианам так и вовсе приличествуетсмирение... и да, отсутствие удобств. Вон Иисус вообще в хлеву родился, а какмир тряхнул!

Олег не спорил, еще бы не понять, почему рыцарь старается непопадаться людям на глаза, свернули в небольшую дубовую рощу, чтопросматривается насквозь, там и полянка, и ручеек, и сочная трава до пояса,есть где коням и полакомиться, и поваляться.

Томас как лицо благородного сословия пошел напиться исполоснуться в холодной воде, Олег разложил на чистом полотенце захваченную иззамка еду. От трав и деревьев одуряюще пахнет, над головой натужно гудят пчелы.По ту сторону ручья огромный полусгнивший пень, можно рассмотреть кишащихкрасных муравьев. Тельца блестящие, как застывшие капли янтаря, горят краснымиогоньками, многие муравьи приподнимаются на длинных лапах и поводят усикамивысоко в воздухе, словно щупают что-то невидимое.

Ручеек выбивается из-под корней трех берез с ихатласно-белой аристократической кожей, красиво подчерненной мелкими пятнами,удивленно и радостно вскрикивает мелкая птичка над головами, на вершинах березнасмешливо прокричали галки, наблюдая, как рыцарь пьет, стоя на коленях, потомснимает панцирь и плещет водой в лицо.

Когда Томас вернулся и жадно набросился на еду, Олег ужевяло жевал сыр, потом лег навзничь и забросил руки за голову. Взгляд егорассеянно скользил по нависающим ветвям, там стада простолюдных тлей жаднососут сок, а рыцари-муравьи дают им защиту от всяких хищников, за чтоблагодарные тли снабжают их сладким соком.

Томас проследил за взглядом калики, сказал многозначительно:

— Берегись мухи, которая сидела на дохлой змее.

Олег подумал, перевел озадаченный взгляд на довольноговысказанной мудростью рыцаря.

— Это ты к чему?

Томас хотел было ответить что-нибудь еще мудрое, но не шло,сказал честно:

— А не знаю. Слышал где-то, понравилось. Умность такая,сложная. И красивая.