— Оно так, — согласился Олег, — только поночам что-то ты крадешься.

— Так для тебя ж, — заверил Томас ехидно.

— Да мне неплохо, — ответил Олег. — Я несчитаю, что летучие мыши — слуги дьявола. И что луна — солнце нечестивых душ.Однако ночами больше странствуют в Святой Земле, там днем от жары можносдохнуть...

Томас поерзал в седле, взгляд устремлен прямо на дорогу,наконец, ответил нехотя:

— Знаешь, я хотел бы проехать через владениянекоторых... не привлекая внимания. Иначе моя дорога будет залита кровью, а якак правоверный христианин всякий раз скорблю о разбрызганной крови единоверца.

— Это хорошо, — одобрил Олег, — и хорошо, чтоу друговеров кровь зеленая.

Томас вскинул брови.

— Зеленая?

— Зеленая, — подтвердил Олег серьезно. Посмотрелна Томаса. — А что, синяя?

— Красная, — строго поправил Томас. —Красная!.. Это для того, чтобы и они могли стать добрыми христианами. А вот улягушек зеленая кровь, это значит, что христианами никогда не станут!

— А-а-а, — протянул Олег озадаченно. Он поднялвзор и посмотрел на летающих в теплом воздухе летучих мышей. — Как хорошоты все объяснил...

— Это я умею, — согласился Томас оченьдовольный. — Нам полковой прелат говаривал, что я любую заповедь Христамогу втемяшить в самую крепкую голову.

— Бедные лягухи, — сказал Олег печально. —Значит, им отказано в спасении... То-то припоминаю, в раю мы так и не увиделини одной! Или ты видел?

Томас в раздражении помотал головой.

— Мне только на лягух было смотреть! Забыл, зачем мытуда вломились, как два кабана?

Олег почесал в затылке.

— Да как тебе сказать... Сейчас, когда все позади, ужедумаю, зачем туда ломились на самом деле?

— Я знаю, зачем, — ответил Томас зло. — И несбивай меня! Никаких лягух в раю не было. Это рай, а не болото!

— Для кого-то, — вздохнул Олег, — именноболото — рай. Но ты молодец, все замечаешь. Голубей, правда, много, сам видел.Все белые, белые, белые... И вся земля, над которой летают... гм... тоже белая.Вообще-то, когда смотрю на стаи белых голубей, хочется увидеть хоть одногочерного. Ну ладно, хотя бы черноплекого. Или пятнистого...

Томас все ерзал в седле, разговор начинает уходить вкакую-то опасную непонятность, что-то двусмысленно-ловушечное. На всякий случайснова уехал далеко вперед, но, к счастью, летом ночи короткие, вскоре востокпосветлел, заалел, воздух наполнился птичьим криком, с цветов начали слезатьзаснувшие на них толстые ленивые шмели.

Справа от дороги показался замок из светлого камня с двумяостроконечными крышами. Он возвышается на холме, где ближе к подножию ровнымкольцом пролегла довольно высокая стена. Весь холм застроен домами и домиками,а по эту сторону стен только торговые палатки вдоль дороги. На стенах иногдапоблескивает, так отражается солнце в начищенных доспехах, на остриях пик илимечей.

— Бдят, — заметил Олег. — Здесь и спят соружием? В смысле в руках?

— А как иначе? — возразил Томас. — Выпустимеч — тут же сожрут. Не меч, тебя. Правда, там леди Бенефика, очень милаягоспожа, но и она старается далеко от замка не отдаляться...

— А зачем ей отдаляться? — резонно спросилОлег. — Все готовенькое прямо в замок! Или ездит по деревням, самаотбирает скот на продажу, щупает кур?

Томас фыркнул, такие глупости можно услышать только отчужеземного простолюдина.

— Это наша соседка, мы с нею в добрых отношениях. И всеее соседи с нею обращаются учтиво и с подобающим ей достоинством. Что, впрочем,не мешает ей быть осторожной и ездить на охоту только в ближайший лес или наозеро, что вблизи замка.

— На охоту? — удивился Олег. — Баба?

— Это у вас там бабы, — отпарировал Томас, —а у нас — женщины. И на охоту ездит, как все благородные господа. Утромподнимается, да будет тебе известно, наряду со своими девицами, что помогают ейодеваться и причесываться, потом идут в лесок... вон видишь зеленая полоса?.,каждая берет псалтырь, четки или просто молитвенник, там садятся благочинно вряд и усердно молятся. При этом раскрывают свои хорошенькие ротики только дляблагочестивой молитвы. А не для всяких перемываний косточек...

Олег кивнул.

— Да-да, поверю на слово. На рыцарское.

Томас дернул щекой и продолжал, чуть повысив голос:

— Затем собирают лесные цветы, а по возвращений в замокслушают в часовне мессу...

— А жрать? — спросил Олег. — Жрать-то когда?Или ты самое интересное пропустил?

Томас сверкнул очами.

— Дикий ты человек, если только о жратве и о жратве.Культурный человек потому и культурный, что может сдерживать свои дикарскиепорывы. Простолюдины сразу набрасываются на еду, а благородные умеютвоздерживаться... какое-то время. Госпоже Бенефике и ее девицам только навыходе из часовни преподносят на серебряных блюдах жареных каплунов,жаворонков, кур, и лишь тогда госпожа и девицы едят, но и тогда скромно, а чащевсего оставляют на блюдах, дабы снискать любовь Пресвятой Девы, что тоже былаочень умеренна в еде.

— Да я бы не сказал так, — пробормотал отшельник,но тут же замахал руками, — продолжай, продолжай! Это я так, своим мыслям.

— Богохульные у тебя мысли, — сказал с осуждениемТомас. — А если богохульные, то это уже и не мысли, а черт-те что, тебясамого можно в ад. Так вот сама госпожа Бенефика утром обычно вообще незавтракает. Ну, почти, почти... Вместо этого она садится на коня... неулыбайся, она садится на иноходца, а на иноходцах женщинам ездить вполнеприлично, даже еще в красивейшей сбруе, украшенной... вообще украшенной, понял?А с нею едут уже не только девицы, но и рыцари ее замка.

— Снова в лес?

Томасу почудился в голосе калики какой-то подтекст, онсказал с достоинством:

— Нет, теперь в поля, где плетут венки, ловят бабочек истрекоз, а также поют всякие песни...

— Какие?

— Всякие, — ответил Томас сердито. Увидевустремленный на него насмешливый взор, стал загибать пальцы: — Рондо, помпиет,виррэле, баллады и... всякие еще. Нашим труверам известно много красивых иблагочестивых песен, это не твой орущий непристойности край. Возвращаются кобеду, в главном зале к их приезду уже расставлены все столы. Когда садитсягоспожа мажордом приглашает к столу остальных, а каждую девицу сажает рядом срыцарем. И хотя блюда подаются самые изысканные и умело приготовленные, ноглавное блюдо за обеденным столом — вежливая и почтительная беседа, что ведутрыцари и девицы. Все блюдут учтивость и скромность, но тебе этого не понять...

— Да уж, — проворчал Олег.